Журнал Поляна - Поляна, 2014 № 01 (7), февраль

Рынок Цюйфу сбивал с ног шумом, запахами и красками. Ю-Цзы еле успевал за Учителем, будто пролетавшим сквозь толпу суетящихся людей. Вот его одежда — изумрудная с лазурью — была рядом, а вот уже мелькала в десяти шагах впереди.

Мальчишка-разносчик больно толкнул Ю-Цзы в плечо, юноша ойкнул и почти уперся носом в спину Учителя. Потирая рукой набухающее место удара, Ю-Цзы увидел, что дорогу им перегородил невысокий мужчина в потертой одежде. Следы глины на синей рубахе и в густых волосах, тронутых сединой — незнакомец явно был гончаром. Улыбаясь и чуть наклонив голову, он протягивал Учителю белую пиалу, а Учитель, обычно стремительный, застыл, словно не зная, что делать.

— Это слишком дорогой подарок для меня, мастер, — изумлению Ю-Цзы не было предела, никогда в голосе Учителя он не слышал столько почтительности.

Гончар, молча улыбаясь, продолжал протягивать пиалу.

Юноша вгляделся в нее, и вздох разочарования сам вырвался из его груди.

— Мастер, но…

Вскинутая рука — знак замолчать. А потом Учитель бережно взял пиалу и совершил совершенно немыслимую вещь — низко поклонился…

— Пойдем, пойдем, — Людмила тянула Андрея за руку, внутрь прохладных залов музея.

В стеклянных шкафах вокруг выстроились мириады глиняных сосудов. Древнейшие яншао — грубые, остродонные кувшины, с примитивными одноцветными орнаментами. Шан и хань — уже облагороженные изобретенной глазурью. Тан, впервые заигравшие красками, и сун — воплощение аскетизма и простоты. Юаньская сине-белая: «Как на гжель похоже, только с драконами», — подумал Андрей. Буйство красок цин и мин… — Вот, смотри, — Людмила стояла перед отдельной витриной в центре зала, — я про нее тебе говорила.

Андрей подошел, ожидая увидеть что-то по настоящему впечатляющее, но в витрине стояла одна простая белая пиала, без какого-либо рисунка.

— Фарфоровая пиала, VI–V века до нашей эры, царство Лу, что это? Это и есть самый ценный экспонат?

— Да, — Людмила любовно провела пальцами по стеклу, — и дело не в том, что во времена Чжоу никто не делал ничего подобного — техника глазурирования только появилась, — увидев на лице Андрея непонимание, Людмила улыбнулась, — хорошо, как не специалисту я могла бы тебе кое-что рассказать, после чего ее ценность взлетит в твоих глазах, но я хочу, чтобы ты сам внимательно посмотрел — неужели только яркие краски и позолота делают вещи прекрасными?

Андрей пожал плечами и подошел ближе. Под лампами, не дающими теней, белая глина казалась абсолютно гладкой, на изогнутых стенках не было ни единого дефекта, словно время само хранило хрупкую вещь. Блики света легли на дно правильным кругом и внутри него будто виднелись очертания цветка лотоса. Форма. Пропорции. Они были идеальными. Андрей словно прозрел.

— Кажется, я понял.

— Дошло? — Людмила обняла его за плечи. — Когда мистер Ханссен показал мне ее в первый раз, я тоже была разочарована, но потом. Можно нарисовать красивый узор на чем угодно, позолотить самую безобразную вещь в мире, и она приобретет определенную ценность…

— Я все равно, не понимаю, Учитель, — растерянно сказал Ю-цзы, глядя на пиалу, стоящую на столе.

— Попробуй взять кисть и украсить ее, не испортив, — слегка раздраженно сказал Конфуций, — и если тебе это удастся, я признаю тебя величайшим художником всего Чжоу.

Борис поправил очки и произнес совершенно серьезно:

— А почему вы думаете, Гриша, что мою жену может заприметить только сумасшедший?

Тут уж они все втроем расхохотались, причем громче всех сама Ольга…

…Она не замечала времени. Шла, словно сквозь него, рисуя, ловя образы проходящих мимо людей, радуясь солнцу, облакам, дождику, собакам, своим летящим, легким, перламутровым нарядам. Своей свободе, своей творческой искре, которая озаряла ей жизнь. Тому, что рядом с ней надежный и талантливый Борис.

Старый Казанова ее заприметил? Положил на нее глаз?

Как смешно, как нелепо, как трогательно! А пусть! Приятно, если она еще может кого-то увлечь! А вот сам Казанова вызывал у нее большие сомнения. Разве может он кого-то прельстить, кроме чудовищно вульгарной Аллы? Все явные признаки болезни, депрессии, маниакальности, словно бы свидетельствовали о недосягаемой для нее самой, Аллы, утонченности и интеллигентности!

И все же напрасно, ой, напрасно не поверила Ольга в чары старого Дон Жуана! Буквально на следующий день, когда они с Борисом шли к морю, Ольга зацепилась глазами за идущую впереди них пару. Она сразу узнала эту согнутую, еле переступающую ногами фигуру, одетую все в ту же застиранную серенькую рубашечку. А рядом порхала какая-то молодая особа в коротенькой цветной юбочке, длинноногая, тоненькая и юркая.