Павел Лаптев: Сказки уличного фонаря

— Шель? В Россию он прибыл на службу к великому князю и остался. Из двоих сыновей его старшего звали Шепель, от него и фамилия.

Генерал снял свою шинель с помощью лакея и остался в послевоенном темно-зеленом вицмундире с георгиевским малым крестом на шейной ленте.

— Да, Александр Сергеевич, приучили меня, старого вояку носить мундир, — заметил интерес Пушкина к одежде. — У нас с этим было ой, как строго. Вот, извольте, — как раз тут еще не устроенный портрет, — показал на стоящую на полу в дальнем углу картину. — Копия, что в Зимнем дворце, в галерее героев отечественной войны. На днях прислали из столицы. Здесь со всеми регалиями. Похож ли?

— Похож! — сравнил Пушкин старика с портретом молодого красавца в мундире со скошенным красными воротником и обшлагами и золотыми трёхзвёздочными эполётами, с орденами Святых Георгия, Анны и Владимира.

Поэт невольно вытянулся от величия заслуг генерала и нервно поправил свой фрак.

— А я Вас в Москве ещё хотел спросить про ордена, генерал-лейтенант, — как отрапортовал Александр Сергеевич. — Да как-то не удавалось…

— Это долго, Александр Сергеевич, я генерал в отставке, и Вы не мой солдат, — улыбался Шепелев. — Вообще-то это Вы поэтический генерал по сравнению со всеми этими нижними чинами от литературы… Гм… А эти награды… — показал Дмитрий Дмитиревич. — Ну, вот этот крест получил в двадцать три года за польское сражение при Хелме, этого уже в седьмом году за французов при Гут-штадте…

— А чины?

— Чины? Полковника за Швейцарию в девяносто девятом, флигель-адъютант со второго года, генерал-майор после Фридланда, генерал-лейтенанта получил в тринадцатом году после взятия Кенигсберга. А ныне, любезный Александр Сергеевич, Ваш покорный слуга на отдыхе… Ох! — вздохнул Дмитрий Дмитриевич. — Вся жизнь гусарская в кампаниях прошла. С кем только не воевал старый кавалерист — и со шведами, с немцами, с французами, а самые ожесточенные битвы с кем? — хитро прищурился.

— С кем?

— С дамами! — весело сказал Шепелев.

Посмеялись вдвоём от души.

— Да, дамы, дамы… ну, вот, — перевел Шепелев внимание на дворец. — Первый этаж. Здесь у меня всякое… Ну, а мы теперь пройдемте наверх.

Слева от парадной двери поднималась литая чугунная лестница с промежуточной площадкой и Пушкин ступил на неё, любуясь и отмеряя каждый шаг. По стенам лестницы висели небольшие портреты. А вот и второй этаж предстал парадным залом. Сразу привлекла внимание большая, словно паникадило люстра со свечками. На паркетном полу были уютно установлены диваны и кресла, мебель из красного и орехового дерева, инкрустированные столики и зеркала. По углам стояли в кадках длиннолистые пальмы.

На штофных стенах из голубого шелка и картинами в шикарных золоченых рамах особо выделялся огромный портрет Петра Великого в латах и малиново-красной мантии, подбитой горностаем; были портреты поменьше Екатерины, Елизаветы Алексеевны, императора Александра и ещё меньше неизвестных Пушкину особ.

— Здесь у меня парадные… — поведал хозяин, — А выше, на третьем этаже жилые комнаты, мой кабинет, библиотека…

— Да-а, — иронично сказал поэт, разглядывая стены с картинами. — Такой галереи и в столице не встретишь! А это? — спрашивал, показывая на картины домочадцев.

— А это как раз господа Баташовы, построившие всё это. Вот мой тесть Иван Родионович… вот его брат Андрей… А это моя Дарьюшка.

— Красивая… была, — сказал Александр Сергеевич.

— Хмм, — хмыкнул Шепелев. — Вы не видели бюст её из чугуна… как живая! Есть ведь и тестя моего покойного и императора Петра… А это Левицкий, вот Боровиковский, знаете? Портреты эти домашних Аргунова… Кораблев, Колынин… не знаете… — показывал на картины Шепелев, — Так, обед готов ли? — спросил подошедшего дворецкого.

— Готов, — отчеканил дворецкий, поклонившись господам.

— Хорошо, сейчас мы с Вами, Александр Сергеевич, отобедаем, в том зале столовая…

Они ещё прошли молча по залу, немного погодя хозяин поведал:

— Да, это мастера кисти и холста прошлые. А вот есть у меня современый, сейчас… — сказал Шепелев, подошел к столику и достал из лежащего на нем альбома несколько рисунков. — Посмотрите, каково! — открыл альбом. — Самородок выксунский! Да сын ещё крепостного.

— Бывший? — понравилось Пушкину.

— Да. Его отцу Максиму Перфильевичу покойный Иван Родионович за талант и радения вольную дал со всеми его домочадцами. И сделал управляющим Выксунскими заводами. Но, к сожалению, он рано помер. Вот сынок тоже талант, глядите, подает надежды?