Петер Розай - 15 000 душ

— Богатые залежи, — весело сказал Мистериосо, обмахиваясь цилиндром, чтобы отогнать запах. — И это еще не все!

Над расселинами и могилами, которыми было испещрено все вокруг, вились отнюдь не трудолюбивые пчелы. Оттуда поднимался лишь ужасный смрад, да еще неслись мириады мерцающих, переливчатых, перламутровых мошек и мясных мух. Из облаков мошкары лились едва слышные, напевные звуки, словно в этот гнус вселились вечные, бессмертные души тех, кто превратился в кучу смердящей падали. — Между вздымающимися, как кулисы, автомобильными деталями и искореженными надгробными крестами виднелся откос. Вокруг сгрудились канистры для бензина, жестяные бочки, компьютерные блоки, печатные машинки, калькуляторы и маховики. Ветер ворошил пучки кудрявых волос. Мистериосо полез через завалы. Клоккманн остановился передохнуть возле могильного холма наподобие иглу, опершись об осыпающийся край у входа. На полированных надгробиях зыбились переливчатые отсветы. Он долго и задумчиво созерцал обломки на уступе, который остался позади: как и зачем меня занесло на это убогое кладбище? — Спускаясь на дно, он вместе с бодрым профессором преодолевал одну могильную террасу за другой: только бы не оступиться среди этих гиблых отбросов! — Смердело тут и впрямь изрядно!

Солнце непрестанно поливало их очередями колких частиц света, раскаленных карпускул, от которых зудело за воротом. Тропа плутала среди могильных оград, букетов увядших цветов и топких навозных куч. По сторонам, казалось, трепетали, как язычки пламени на свечах, зеркальные осколки, готовые лопнуть от переизбытка света: вблизи было видно, что это пучки солнечных лучей сверкают в полостях разорванных ребер, на горах падали и грудах вывалившихся внутренностей: трупы! Одни лишь трупы! — Профессор все больше оживлялся в отличие от Клоккманна, у которого то и дело вытягивалось лицо. Внутри у него все клокотало от злости на судьбу: разве он этого заслужил?! Тут ничего не заработаешь! Как он наберет нужные показатели? Это просто выводило его из себя. — Накренившиеся стелы и темные, как сажа, надгробные обелиски колыхались — обман зрения? — в искристом мареве. Кромешный блеск затмевал все вокруг, так что Клоккманну казалось, будто сейчас глубокая ночь: возможно ли это? Полночь — в разгар дня? — Из солнечной туманности летели вниз клочья тени, быстро разрастаясь и грохоча, как льдины или листы железа. По воздуху порознь неслись отломившиеся сосульки, снежные клинья, похожие на зубцы: испуская рассеянное, размытое сияние, они со свистом пикировали вниз и, воткнувшись в песок, еще долго покачивались. Что там наверху — солнце или луна? Какое сейчас вообще время года? Зима? Который час? Он взглянул на наручные часы, но запястье обволакивал лишь тающий сгусток света. — Впереди, отбрасывая длинную, необъятную тень, шлепал в клубящейся пыли неутомимый Мистериосо.

Вдруг нежданно-негаданно Клоккманну почудилось, будто всевозможные звери — белые медведи на задних лапах, вставшие на дыбы моржи и сирены — бредут по пустынному карьеру: немыслимо! В такую жару! — Он оторопел: все верно! Вдали по излучине склона бежали рысью газели и антилопы! За ними увязались львы, бенгальские тигры, крокодилы. Следом плелся домашний скот.

— Там целый зверинец, — закричал Клоккманн, — целый зверинец!

Они добрались до плоского дна котловины. Клоккманн, спотыкаясь, перебирался через последние могильные ямы, в которых валялись почерневшие трупы.

— Что будет со мной, с моим богатством? — выкрикнул он, вцепившись в растрепанные волосы.

Скажем начистоту: психическое состояние нашего персонажа внушает нам опасения. Ему ведь полагалось продержаться до конца книги. — А как насчет профессора? Ну, при таком странном хобби немудрено было ожесточиться и стать ненормальным. Вот он снова нахлобучил на голову свой цилиндр; так он казался выше.

— Сейчас мы на самой глубине, — торжественно провозгласил он, не обращая внимания на крики Клоккманна, и перелез через несколько скелетов, которые лежали в обнимку. Неподалеку вспорхнули орлы с букетами цветов.

— С научной точки зрения представляется, что больше всего на свете эти люди желали оказаться в братской могиле! — Здесь на дне казалось, что стены котловины сложены сплошь из напластований трупов.

— Хватит нести вздор, — сказал Клоккманн, — дайте мне послушать музыку, чудесную музыку! — Он едва не плакал от волнения. — Я слышу колокольный звон!