Петер Розай - 15 000 душ

Какая-то вонь.

Зрители срывали с себя одежду и исподнее! Только клочья летели. Хрипение и мычание. Чашечка цветка слегка сжалась. Шкурки летучих мышей! Уши! Под топочущими копытами и ногами клубилась пыль, облака которой поднимались над манежем. Они расходись веером, образуя плотную завесу! Слышался кашель. Прямо буря в пустыне! Топот копыт! Пыль столбом. Ползущие барханы. Виднелись небольшие дюны, зыбились песчаные хребты: из облаков посыпались крупинки пыли. — Бряк-бряк-бряк!!! Тарарах!!! Тук-тук! — Публика веселилась! Вихрь лаковых трусиков! Растянутые чулки! Перламутровые ноготки на дамских ножках! — Клокман был искренне восхищен!

Животные скрылись под темными сводами: было видно только, как семенили их задние лапы. — Рассеивающаяся пелена из песка опала.

Теперь воздух был чист. И по мере того, как он становился чище и прозрачнее, шум в цирке стихал: все умолкли.

Берейторы выволокли на манеж большую и громоздкую металлическую станину. Две траверсы, к которым была подвешена цилиндрическая проволочная клетка, искрились синими и зелеными блестками. Чудилось, будто эти блестящие крапинки окаймлены корочкой спермы. Диски, обтянутые по ободу серой проволочной сеткой, которая крепилась к перекладинам, выглядели не слишком привлекательно. Сам барабан был круглый в поперечном сечении.

Почуяв поживу, к манежу подкрадывались съемочные группы с телекамерами.

Музыканты отставили инструменты. Мелькали вспышки, словно искорки в прищуренных глазах. Маленькие плавники. Мандолинисты отирали лоснящиеся лбы.

В тишине над головами зрителей там и сям выросли руки, словно мясистые зеленые лианы. Волосатые мужские руки! — Сдержанные женские стоны.

Берейторы вывели добровольцев на манеж, сорвали с них оставшуюся одежду и — прямиком в барабан!

Барабан завертелся, поскрипывая под ногами добровольцев. Теперь были видны наручники у них на запястьях. Струился пот. А барабан вертелся.

Он вертелся, хоть и не совсем плавно. Слышалось только монотонное гудение.

Неужели до них не доходит? Они ведь так и будут топтаться на месте!

Тут, словно сияющее солнце, появилась Рагуза! — Это был апогей праздника, зрители зашлись от восторга, как бесноватые.

Кандальники завыли в клетке.

Опишем все вкратце: Рагуза стояла на носу черного, похожего на облако корабля, выплывающего из-под купола. Он летел, рассекая килем воздух. На изогнутых стенах зыбились волнами отблески стразов. — А над всем этим, словно на кафедре, возвышалась Рагуза! В волосах у нее сверкала диадема с бубенцами и драгоценными камнями. Обута она была в розовые туфли без задников. В руке она держала наполовину опорожненную бутылку с пивом.

С боков ее, словно пуховый кокон, окутывали белоснежные крылья, которые вздымались во тьму и распускались над ней роскошным веером павлиньих перьев.

«И она была моей!» — с гордостью подумал Клокман.

Дрессированные кабаны, слегка ощетинившись, взгромоздились друг на друга, так что получилась живая триумфальная арка. Как высоко она взметнулась. Настоящий готический свод.

Тут в днище корабля разверзлись сладострастные пробоины, опутанные трещинами, а потом из бесчисленных скважин вниз на золотых якорях, держась за сверкающие тросы, поплыли обнаженные красотки! В тот же миг за кормой корабля взметнулся широкий сноп пылающих золотистых шаров, которые разорвались в воздухе и, как бенгальские огни, осыпались искрами на манеж.

Простите, но мы пока не станем описывать суматоху, которая поднялась на трибунах, а сосредоточимся на ощущениях Клокмана. Так вот: он как раз навострил уши! Он держал наготове авторучку! Он внимательно следил за иллюминированным представлением. Метеоры!!! О, падучие звезды! Перо соскользнуло, и получилась клякса вместо цифры: какой?

Пора бы подумать о собственном мировом рекорде, спокойно и здраво рассуждал он, а то он все только чужие подтверждает.

— А какой рекорд? — запальчиво спросил он себя вслух.

Все просто — считаешь всех, кого видишь! А их тут много! Очень много! Поверь мне! Посмотри вокруг! Считаешь и заносишь в записную книжку: и суперрекорд в кармане! На старт, внимание, марш!

Глаза у него вспыхнули! Клокман смотрел на звездочки! Корабль опускался. Клокман приободрился! Перо побежало по бумаге! Опрометью! Вприпрыжку! Сломя голову! Ему казалось, будто к манежу несутся толпы, желая его подбодрить: Клокманн!!! Чего только не почудится. Мандолины заиграли ларго: потоки тел струились, как косяки рыб в бензине: мириады тел! Бледные спины! Барахтанье! С шипением пенилась моча, болтались задницы, бутылки разлетались вдребезги, ударяясь о головы. Били молоты! Гудели колокола! Облако звуков взорвалось: магма звенящих треугольников! Блеск балалаек! Флейты! — Припадок!!! Женщины набросились на барабан с клетками: они сорвали с него сетку, разодрали ее на куски! Из корабля полетели розы и постельное белье! Корабль опускался. Волна грудей всколыхнулась и разбилась, рассыпавшись брызгами: в пух и прах! Сколько всего вынесло на берег! — Значит, я получу вдвое больше! Дадут премиальные! И даже больше: суперпремию! Он догадался, в чем тут хитрость: виднелись голые зады, лоснящиеся, как шляпки шампиньонов. Клочки усов и бакенбард. Скальпы. Рагуза, недосягаемая Рагуза, без одежды, со спутанной гривой волос, вынырнула из-под дымящихся обломков и прыгнула вниз: ничего там у нее не болталось между ног? Спелые южные плоды? Ее затянул медленный водоворот волос. Она утонула в розах! Зарылась в ворох брошенной одежды, входных билетов! Надорванных талонов на удовольствие! Хлестала блевотина! — Клокман кое-что заметил. Его перо заупрямилось. Из него прыснули пенящиеся чернила: красоткам запихнули в ноздри соленые кренделя! Их поставили на колени. Рядами: три-четыре-пять-шесть-семь-восемь! Жажда крови обуяла! Скучать некогда! Нашлись и палачи. Кандальников прикончили прямо в клетке! Закололи острыми концами проволоки. Чипсы, гробовые доски, бычье мясо: текла подливка! Струилась молочная сыворотка! Ноги, глаза, цифры, ножки стульев! Ушные раковины! Одно за другим! Даже до телевизионщиков очередь дошла! Оргазм! Шторм. Водоросли кабелей.