Петер Розай - 15 000 душ

— Напитки, пожалуйста, — предложила стюардесса. На тележке, которую она толкала перед собой, позвякивал колокольчик.

— Нет, спасибо, — пить ему действительно не хотелось.

Клокман обмяк и какое-то время неподвижно сидел в своем кресле, крепко сжав губы.

В руках он держал черную записную книжку.

Она была заляпана каплями пота.

Ну что за жизнь — сплошное убожество!

Он раскрыл записную книжку, попытался собраться с мыслями, записал: вязкое вещество! Похоже на рисовую кашу! Черные тараканы!

Палек присвоил половину его гонорара, урвал себе кусок — в уплату за спасение жизни. Падаль! Деваться уже было некуда. Звонить в центральное агентство бесполезно. Когда они нанимают кого-то со стороны, поступают с ним как заблагорассудится. «Что осталось от гонорара? Какая-то мелочь! Все истрачено», — безрадостно записал он.

«Вот бы мне денег, много денег! Засело бы в голове солнце из золотых монет и вечно светило бы из глаз! После смерти — нет, раньше! — И больше ничего не надо».

Он уныло достал сверху из чемодана офисную папку: так, посмотрим, что там намечено. — Это была его памятка. — Он вычеркнул авторучкой уже ненужные адреса и телефонные номера: Палека, фрау Кац и т. д. Их набралось немало. Сверху он намалевал каракули. К капелькам чернил он пририсовал ножки, так что получились бегущие человечки. Топ-топ-топ!

Снова появилась стюардесса и враскачку прошла мимо. Перед ним, как наяву, предстала голая фрау Кац в тот миг, когда она подняла ногу на край ванны; сам он утопал в мыльной пене. Чашечки бюстгальтера.

Две райские птички выпорхнули из розовой, вьющейся спиралью дымки. Все кружилось, как переливчатые крылья на хвостах!

Клокман быстро поднялся, стиснув челюсти, и с силой запихнул офисную папку обратно в чемодан. Пассажиров в салоне было совсем немного. Они сидели в другом конце — отсюда ему были видны лишь макушки их голов и волосы. Одна пассажирка была в шляпке. Взревели двигатели самолета.

Падаем, что ли?

Клокман зашатался. В этот момент самолет взорвался. Поднялся вихрь из свиных копыт, портфелей, светлых плащей, золотых коронок, ногтей, стаканов с виски, носков, очков, оторванных брючных пуговиц, пальцев с кольцами, без колец, круглых, как круги у него под глазами, из книг, канцелярских принадлежностей, любовных и деловых писем, из часов, часов с застывшими стрелками, толстых часов, жирных часов, — и вдруг стены этого водоворота лопнули, разверзлись воронкой, — и обгоревшие обломки, пылающие человеческие тела и черепа дождем посыпались на землю. Кратер, наполненный сломанными вставными челюстями!

Разбитые якоря.

Когда за одно утро переживешь столько падений, начинаешь ко всему привыкать. — Клокман расслабил галстук, уселся и позвал стюардессу.

Он взглянул на наручные часы: времени достаточно.

— Шнапс, пожалуйста.

Ему принесли шнапс.

Чтобы совсем успокоиться, он углубился в созерцание природы: посмотрел в иллюминатор на невредимую алюминиевую несущую плоскость самолета, за ней внизу виднелась земля: широкая равнина, покрытая серыми и зелеными пятнами, — это, наверное, были леса, — подернутыми белой рябью: снег?

Гладь земли красиво выгибалась на горизонте, голубая зыбь пробегала по руслам вьющихся тут и там рек, по поверхности широких озер, залитых серо-голубым блеском, по круглым лесистым островам, похожим на подушки. И эта нежность, эта доброта, которая, мы надеемся, свойственна и природе, скользнула, словно рука, по взмокшему лбу и телу Клокмана, умиротворяя его.

Он откинул мягкое сиденье, выпил залпом шнапс. Он уже почти задремал.

Фантазия! В его деле без этого никуда, надо все время строить воздушные замки, воздвигать скалы спасения…

Кошмары никому не нужны: знай себе — показывай путь к счастью! Даже если никакого счастья нет и в помине!

Болотная трясина.

Трудно сказать, воспринимал ли Клокман эти досужие мысли всерьез. Мелочиться он не привык: какие-то мысли есть! — И то хорошо. — А вот и последняя мысль: «Ах ты, похотливая дрянь! Фрау Кац! Черт бы тебя побрал! Смертельная порча. Вуду».

Зал прибытия в аэропорту показался ему довольно необычным. Здесь чем-то сильно пахло — Клокман не смог сразу определить, что это был за запах. С черным чемоданом в руке, он, как положено, прошел через пропускные пункты.

В архитектурном отношении зал был весьма примечательным: стеклянные стены — крыша с кровлей из гофрированных листов стали — во всем чувствовался размах.