Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост

— Be sure that your umbrella is upside down… [71] Убедись, что твой зонт перевернут (англ.). — пел Жорж.

— …и я сказала тебе еще, что не могу забыть этот запах, что он повсюду меня преследует… А теперь он пропал, этот запах! И ты принес мне «In Love again» — ты понюхай, понюхай!

Он обнял и поцеловал ее, вдыхая этот запах вместе с запахом ее кожи, и она тоже поцеловала его, и им было безразлично, что несколько посетителей, сидевших за соседними столиками, с любопытством на них уставились.

Робер принес заказанное спиртное, а Жорж запел:

— If yon want the things you love, you must have showers… [72] Если ты хочешь получить то, что ты любишь, стой под дождем (англ.).

— Ле хаим, — сказала Клод.

— Ле хаим! — согласился Филипп.

И они выпили.

— Это безумие, — произнесла после этого Клод. — Чистое безумие, Филипп! Но у меня такое чувство, будто я спасена. Какое восхитительное слово «спасена». Правда? И никакое другое мне сейчас на ум не идет. Я окончательно спасена от того, что было тогда… Ты дал мне время, ты не торопил меня, ты ждал, и ты принес мне освобождение от моих внутренних тягот этим «In Love again»… и этот запах новой любви возбуждает и тревожит меня, Филипп!

— Меня тоже. Очень.

— Тогда давай уйдем отсюда, прямо сейчас. Я ни о чем другом больше думать не могу.

Они засыпали и просыпались вновь и любили друг друга еще и еще с отчаянной страстью и со всей страстью отчаяния. И снова забывались коротким чутким сном. На этот раз они проснулись от того, что кто-то настойчиво звонил в дверь квартиры.

— Кто бы это мог быть? — спросил он. — Серж?

— Ни в коем случае.

— Тогда кто?

— Представления не имею, — сказала она, прижимаясь к нему. — И знать не хочу, — и она стала целовать его, но стоявший за дверью звонил, не переставая. В конце концов Клод встала и вышла из спальни, уже освещенной солнцем, набросив на плечи короткий махровый халат, потом сняла трубку домофона. Слышно было, как она открыла, а затем закрыла входную дверь. Она вернулась в спальню с большим букетом роз на длинных стеблях. Улыбаясь во весь рот, Клод сказала.

— Сумасшедший ты!

— Господи! Я сам купил их вчера и просил принести их тебе на квартиру утром! — вспомнил он. — Но часов в десять, не раньше, чтобы тебя не разбудили.

Эти слова развеселили Клод.

— Чтобы меня не разбудили! Знаешь, сколько сейчас времени?

— Ни малейшего понятия.

— Пол-одиннадцатого.

— Скажи пожалуйста!

— И вот я, бедная и несчастная, стою с букетом из тридцати роз — на голодный желудок, между прочим, потому что у нас с тобой не было и крошки во рту.

— Ты, бедная и несчастная, стоишь не с тридцатью, а с сорок одной розой в руках. А что на голодный желудок — я не виноват.

— Сумасшедший! — кричит она. — Сумасшедший!

— Если они тебе не нравятся, можешь их выбросить.

— Еще как выброшу! — и бросает розы на постель, а сама падает рядом с ними. — О-о, Филипп, Филипп… иди ко мне! Иди скорее!

И они любят друг друга на постели, где лежит столько роз с длинными стеблями.

Приняв ванну, он помогает ей на кухне приготовить завтрак: достает из холодильника апельсиновый сок, яйца, ветчину, джем и сетку с хрустящими булочками из шкафчика, они еще теплые.

— Они подвешивают сетку с булочками на дверную ручку, понимаешь, дорогой, они привозят их каждый день, когда я дома.

Пока он жарит на плите яичницу с ветчиной, она идет в комнату, наливает воду в высокую напольную вазу и ставит ее с розами на черно-белый мраморный квадрат пола у камина.

Потом они переносят все, приготовленное для завтрака, на большой стол, покрытый тонированным стеклом, который стоит у окна. Филипп в рубашке, Клод — в коротком халате, оба босиком.

Они сидят рядом на диванчике, едят яичницу с ветчиной и хрустящие булочки, намазанные маслом, пьют апельсиновый сок и крепкий черный кофе. Филипп ест с аппетитом, несколько раз его взгляд останавливается на портрете маленькой девочки с большими глазами, который висит над камином. Он тихо говорит:

— Твоя мать…

Клод вопросительно смотрит на него.

— Серж мне рассказал все об этом портрете.

— Она была очень красивым ребенком, моя мать, — говорит она. — Я когда-нибудь покажу тебе снимок…

— А глаза у нее такие же большие, как у тебя. Или, скорее, наоборот. И такие же черные. И такие же серьезные…

— Они были очень бедными людьми, мои мать и отец.

— Как и мои, — говорит он. — Они были бедными и постоянно болели.

— Да, мои тоже подолгу болели, — говорит Клод. — Но маленькой девочкой мама была очень красивой. Поэтому я и заказала этот портрет, понимаешь?