Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост

— Меню вас устраивает, мадам? — не терпелось узнать Мартиноли.

— Я в восторге, Габриель! Потрясающе! Если я после этого ужина уйду в мир иной, я с полным правом смогу поклясться, что на земле познала райскую жизнь! — сказала Клод.

Мартиноли исчез и вернулся с вареными лангустами и разными овощными салатами, а молодой официант поставил на стол бутылку белого вина «Пулиньи-Монтраше», и когда все было подано и они приступили к еде, за столом воцарилась празднично-уважительная тишина, как это присуще людям, которые ценят утонченные яства. Они изредка обменивались понимающими улыбками. Время от времени, чтобы выслушать очередной комплимент, появлялся Мартиноли, а Филипп думал: «Я люблю Клод, как никогда никого не любил, и даже — если есть Бог на небе, да простит он мне это! — даже Кэт я так не любил, И то сказать — как давно это было, с годами самые сильные и самые острые чувства забываются и притупляются… Забывается, между прочим, и то, от чего было неимоверно больно и что страшно мучило…» И снова вспомнилась ему это число, состоящее из трех шестерок. А потом им подали мальков морской камбалы, запеченных в картофеле, с красным винным соусом. Серж похлопал Мартиноли по спине:

— Вы так добры к нам, Габриель. Спаси и сохрани Господь вас, Николетту, ваших близких и ваш дом!

Клод тоже похвалила это блюдо из мальков камбалы, и снова за столом наступила тишина, и никто из мужчин не заметил, что Клод ест с большим трудом. Они не заметили этого, когда подали вырезку молочного ягненка со стручковой фасолью и бутылку красного вина Шато Розан урожая 1988 года, которую Мартиноли предложил им, как предлагают самым большим ценителям драгоценностей редчайший смарагд в двенадцать каратов в ювелирном магазине «Ван Клееф и Арпельс» на Вандомской площади в Париже. И только когда принесли лесные ягоды в вине со взбитыми сливками, посыпанные ванильной пудрой, Серж заметил, как сильно дрожат у нее руки, и испуганно спросил:

— Что с тобой, дорогая? Тебе нехорошо?

Клод опустила голову и тихо проговорила:

— Мне нельзя было приезжать сюда. Мне сегодня вовсе не стоило выходить из дома, даже с вами. Извините, извините меня, пожалуйста; сначала все шло так хорошо, а потом мне почему-то вспомнилось все, эти убитые и раненые, и Генри, весь в крови… — она не могла больше говорить.

Серж встал и обнял ее одной рукой за плечи, которые дрожали, потому что она плакала. Гости опять смотрели в сторону их столика; Серж осторожно утирал слезы с лица Клод. Но она продолжала плакать, и слезы, смешанные с тушью для ресниц, катились по лицу Клод, а Серж беспомощно глядел на Филиппа, как бы желая сказать: «Я ведь тебя предупреждал: она здорова, но не совсем». Подошедшему Мартиноли Серж объяснил, что у Клод, дескать, ужасно разболелась голова и что они все извиняются за доставленное беспокойство. Потом они пошли вместе с Клод к винтовой лестнице и через нижний ресторан вышли на ночную улицу. Лицо у Клод было мокрым от слез, с бороздками от потекшей туши. Их «лагуна» стояла метрах в ста от входа в «Ла Фаволу», все трое сели в машину, до которой их проводил Мартиноли; Клод продолжала плакать — казалось, этому не будет конца.

Но всему приходит конец. Вот и Клод перестала лить слезы.

— Проклятие! — вскрикнула она в последний раз. — Я испортила вам весь вечер, что я натворила, идиотка такая!

— Не говори так! — воскликнул Филипп, сидевший рядом с ней. Он обнял ее. — Это должно было случиться. Каким надо быть человеком, чтобы взять и забыть такое навсегда!

— Филипп прав, — поддержал его Серж. — Кому из нас не понятно, что на этих воспоминаниях так легко крест не поставишь? И ты на это не способна, иначе мы тебя не любили бы. Свежий носовой платок нужен? Возьми вот этот!

Он достал из нагрудного кармана смокинга белый шелковый платок и протянул его ей, сидевшей впереди за рулем. Клод с шумом высморкалась, над чем они все трое посмеялись; она включила в старой машине внутреннее освещение, взглянула в зеркало заднего обзора и сказала:

— Какой у меня страшный вид. Страшный-престрашный! Дай мне мою сумочку, Филипп!

Он достал из кармана пиджака и подал ей ее узкую вечернюю сумочку, из которой она достала несколько бумажных салфеток и крем для лица. Приведя лицо в порядок, она подкрасила губы, а мужчины молча наблюдали за ее «реставрационными работами».

— Слева возле уха у тебя еще остатки туши, — сказал Серж.

— Спасибо! — Клод удалила последние следы. Несколько минут спустя она сказала: — Ну, думаю, теперь на худой конец сойдет. Хотя я все равно на чудище похожа… Одни круги под глазами чего стоят, вы только посмотрите!