«Странная она, но какая все же славная, – думал, глядя на нее, Латышев. – Однако ведь сколько денег надо, чтобы и евроремонт, и так вот жить в гостинице…» Погруженный в свои мысли, он почти не слушал ее болтовню. Девушка заметила это, ладошкой провела перед глазами Латышева.
– Не думай много, морщины будут. Все просто. Я ведь квартиру продала, в которой мы с бабушкой жили. А квартира была в центре, на Староневском. А купила недалеко отсюда. Двушку. Ничего себе квартирка. Правда, в ужасном состоянии. А денег и на ремонт, и на гостиницу хватило. И еще немного осталось… На винтаж. – Она раскинула руки и упала в белую, шуршащую, сбитую, точно пена, материю. И осталась лежать в ней, похожая на драгоценный цветок в раскрытой подарочной упаковке. Латышев нащупал ступни девушки, начал потихоньку высвобождать их из ткани, гладить и целовать. Она шевельнулась навстречу его рукам. – Ах, если бы ты знал, как я люблю жить в гостинице… Я только догадывалась раньше, как мне это нравится. Отстраненный, праздничный уют, не требующий твоего участия, никакого быта… – Она окончательно выпросталась из тафты, подставляя себя губам Латышева. – Восхитительно… А тут еще гостиница в твоем собственном городе. Ты живешь и гостишь одновременно… – Дыхание у нее начало сбиваться. – Ты вроде и здесь, а вроде и не здесь. Можно вообразить себя иностранкой. Или существом из соседнего измерения. Вроде ты есть, а вроде и нет тебя… И такая свобода от всего… – Латышев задел губами нежную корочку, наросшую на ушибленном колене. – Ах! – Девушка вздрогнула и закрыла глаза.
Латышев провел ладонью по внутренней теплой стороне ее бедра. Увидел желто-лиловый подтек.
– Какой синячище. Это я. Как слон в посудной лавке.
Девушка встрепенулась, взяла руку Латышева, потянула выше. Он промычал что-то, судорожно ткнулся головой ей в живот. И тут у него снова заныло под левой лопаткой. Латышев задержал дыхание, осторожно лег на спину. Прислушался к боли. «Этого еще не хватало. А потом скажут: „Окочурился на молодой любовнице“. Смех и слезы. Вот это будет действительно пошло. Уж лучше как в американском кино, счастливый финал».
– Почему ты остановился? Почему?
Девушка стала нетерпеливо тормошить Латышева, потом обняла его за плечи, потянула к себе.
– Смотри мне в глаза. Смотри не отрываясь. Вот так. Все будет хорошо.
Лицо ее сделалось сосредоточенным и бледным. Глядя прямо в глаза Латышеву, все теснее прижимаясь к нему, она говорила и говорила слова, которые делали смешным всякое благоразумие. И Латышев перестал думать о своей боли.
Вечером они смотрели очередную мелодраму. Девушка облачилась в его белую сорочку, закатала по локоть рукава и теперь сидела по-турецки на полу, косилась то на экран, то на Латышева, то на их общее отражение в зеркальной дверце шкафа и, кажется, воображала себя героиней фильма, сценарий которого создавала сама прямо на ходу.
– Ты была замужем?
– Что? – Девушка удивленно покрутила головой. – Ах, да я и сейчас замужем. Или… – Она подняла к потолку глаза и пошевелила губами, что-то высчитывая. – Скажи, пожалуйста, какое сегодня число?
– Двадцатое.
– О!
На сей раз междометие «О!» Латышеву чрезвычайно не понравилось.
– Это как, собственно, понимать? По четным числам ты замужем? Или наоборот?
Девушка обернулась к нему всем телом:
– Ты сердишься? Необыкновенно! Но только все это лишнее. Кажется, я с позавчерашнего дня свободна. Я и забыла, что нас должны развести.
– Ну конечно. Разве упомнишь, замужем ты или нет, когда работа и ремонт в новой квартире занимают столько времени и сил. Может, и пара сирот при живой матери плачут где-нибудь в Доме малютки?
Он сказал и сам удивился, что ведет себя так, будто имеет какие-то права на эту девушку, будто они уже сто лет любовники, а не три дня как встретились.
– Не сердись, душа моя. Мне и вправду не до того. И вообще, такой брак и браком-то назвать трудно… Я тебе сейчас все расскажу. А ты пока достань еду из холодильника. Я что-то проголодалась.
Латышев начал выставлять на журнальный столик сыр и салаты. Хотел было достать и вчерашнюю бутылку вина, но вспомнил, как мгновенно пьянеет девушка, и передумал.
– Видишь ли, я заканчивала институт, мы были в одной компании. Лёсик после Мухинки уже лет пять как подвизался в разных коммерческих фирмах: богатые заказчики, оформление интерьеров а-ля Зимний дворец, полы в виде аквариума с золотыми рыбками, античные портики в гостиных и прочие извращения этих, которые из грязи в князи, как говорила моя бабушка. А я была влюблена. Не в Лёсика, в другого. В художника. Мы жили вместе то у меня, то в его мастерской. Бабушку, бедную, так огорчало мое богемное существование… – Девушка сокрушенно взмахнула руками. – Так вот за художника-то я и собиралась замуж. Но видимо, в одностороннем порядке. Я была ему и любовницей, и моделью, и домработницей. Обычная история.
Читать дальше