Ирвин Уэлш - Порно

Когда они уходят, мы с Саймоном ложимся в постель, спиной друг к другу, холодные и напряженные: я — из-за болей, он — из-за кокаина.

В конце концов я расслабляюсь, ложусь поудобнее и засыпаю. Просыпаюсь уже после полудня. Меня разбудило какое-то шевеление рядом. Саймон подходит и садится на кровать, с подносом в руках: круассаны, кофе, апельсиновый сок, сладкие булочки и свежие фрукты.

— Ну как, тебе лучше? — спрашивает он и целует меня.

— Да, намного. — Я смотрю ему в глаза, и мы оба молчим.

А потом он сжимает мне руку и говорит:

— Никки, вчера я вел себя отвратительно. И это не из-за выпивки или кокса, это из-за успеха. Я хотел, чтобы все было правильно, но я — полный урод, просто фашист.

— Что в этом нового? — говорю я устало.

— Но пусть это будет сегодня. До того, как мы поедем в «Фокс Серчлайт», — говорит он, расплываясь в улыбке. — У меня есть хорошие новости.

Он прямо весь светится. Надо ему подыграть:

— Что такое?

— Нас внесли в список вероятных лауреатов в номинации лучший фильм на Фестивале кино для взрослых! Мне звонили сегодня утром!

— Ух ты… это… это же просто здорово. — Мой собственный голос звучит словно издалека.

— Еще бы не здорово, — радостно отвечает Саймон. — А ты, я и Кертис номинированы в категории лучший дебют. Как актриса, режиссер и актер.

Я чувствую такой прилив восторга, что меня почти что подбрасывает к потолку.

Чтобы отпраздновать это дело, Саймон ведет меня обедать. В ресторан, который, как он утверждает, один из лучших — и не только в Каннах, но и во всей Франции. Что, конечно же, означает — во всем мире.

Я надела платье цвета зеленой груши с блестками от Прада и туфли на шпильках от Гуччи. Волосы подняты в высокую прическу, из украшений — пара маленьких золотых сережек, ожерелье и несколько браслетов. Саймон, который оделся в желтый хлопчатобумажный костюм и белую рубашку, смотрит на меня и качает головой.

— Ты просто сама суть женственности, — говорит он, и, похоже, его восхищение искреннее.

Меня так и подмывает спросить, а не говорил ли он то же самое «Фокс Серчлайт» вчера вечером, но я все-таки сдерживаю свой порыв, потому что не хочу портить момент. Такие моменты бывают нечасто.

Ресторан и впраду замечательный, такой маленький и уютный прованский ресторанчик, где приготовление пищи возведено в ранг высокого искусства. Мы начинаем с amuse-bouches, потом берем очищенные homard bleu, sue de truffe noire et basilic piles и куриные грудки-demi-deuil, с чернильным соусом из трюфелей piece de resistance, и зеленый салат с креветками. Восхитительно.

На десерт я беру cofie-chocolate coupe giacee с чашечкой жидкого шоколада и кусочком brioche, который надо макать в шоколад. Все это мы запиваем бутылкой шампанского «Кристалл» от Louis Roederer, шардонне Clos du Bois и двумя большими бокалами коньяка «Реми Мартэн».

Мы в упоении, мы сидим, все такие довольные и расслабленные, что-то обольстительно шепелявим друг другу на ломаном французском, и тут у Саймона звонит мобильный, который зеленый. Меня раздражает, что он вообще никогда их не отключает.

— Алло?

— Кто это? — шиплю я с досадой. Мне очень не хочется, чтобы сейчас нам мешали.

Саймон закрывает трубку рукой. Вид у него немного встревоженный, но потом он выдает язвительную улыбку.

— Это Франсуа. Какие-то дико важные новости про карточную школу в Лейте. — Он спокойно говорит в трубку. — Я во Франции, Френк, на Каннском кинофестивале.

На другом конце линии слышится резкий и громкий голос. Саймон отводит телефон подальше от уха. Потом он игриво подмигивает мне и говорит в трубку, приложив свободную руку к другому уху:

— Френк? Ты еще здесь? Алло?

Он закрывает рукой микрофон и посмеивается.

— Франсуа — натура сложная. А я как-то забыл, что Каннский кинофестиваль и игры Лейтской карточной школы проходят одновременно. И что мне теперь делать? Срочно искать вертолет и мчаться в Лейт? — хихикает он, пожимая плечами, и я тоже смеюсь. — Ты еще здесь, Френк? Алло? — кричит он в трубку. Потом скребет ногтем поверхность мембраны микрофона. — Я тебя не слышу, и ты пропадаешь. Я тебе потом перезвоню, — говорит он, захлопывает телефон и отключает его. — Он такой долбоеб, что его даже нельзя ненавидеть. Это уже за пределами ненависти, — говорит он, изображая ошеломленное восхищение. — Мужик просто выше всего, и любви, и ненависти… он просто… есть.

Потом он тянется через стол и берет меня за руку.

— Знаешь, я не понимаю, как такое возможно, что вы существуете в одном мире — ты и он. Как может планета Земля производить таких разных людей?