Гейл Форман - Всего один день

— Ясное дело. Во всем женщины виноваты.

— А кто-то разве обвиняет?

Подходит официантка с нашими напитками.

— Эта Селин, — начинаю я, хотя понимаю, что надо уже забыть о ней, но почему-то не могу. — Она бухгалтер? В клубе?

— Да.

Я понимаю, что мысль стервозная, но я радуюсь, что у нее такая скучная работа. Но Уиллем проясняет:

— Но не бухгалтер. Она концерты организовывает, знает всех этих музыкантов. — И, как будто этого мало, добавляет: — Ну и постеры частично рисует.

— А, — я сдуваюсь. — Наверное, она очень талантливая. Вы с ней познакомились в труппе?

— Нет.

— А как же?

Он теребит обертку от моей трубочки.

— Ясно, — говорю я, сама не понимая, зачем задала вопрос, ответ на который так болезненно очевиден. — У вас что-то было.

— Нет, нет.

— А, — я удивлена. И чувствую себя лучше.

Но потом Уиллем добавляет, как бы невзначай:

— Просто однажды мы влюбились друг в друга.

Я делаю огромный глоток «citron pressé» и начинаю кашлять, чуть не захлебнувшись. Оказывается, что это не лимонад, а настоящий лимонный сок, разбавленный водой. Уиллем дает мне кубик рафинада и салфетку.

— Однажды? — спрашиваю я, придя в себя.

— Это было давно.

— А сейчас?

— Теперь мы добрые друзья. Ты видела.

Я не совсем уверена, как трактовать то, что я видела.

— Значит, ты больше ее не любишь? — я провожу пальцами по ободку своего стакана.

Уиллем смотрит на меня.

— Я не говорил, что любил ее.

— Ты же только что сказал, что влюбился в нее.

— Сказал.

Я непонимающе смотрю на него.

— Лулу, «влюбиться» и «любить» — это совершенно разные вещи.

У меня разгораются щеки, я не совсем могу понять почему.

— Разве это не вытекает одно из другого? Как Б из А?

— Чтобы полюбить, надо влюбиться, но влюбиться — это не то же самое, что любить. — Уиллем сверлит меня пристальным взглядом из-под ресниц. — Ты когда-нибудь влюблялась?

Мы с Эваном расстались на следующий день после того, как он отправил оплату за обучение в колледже. Не то чтобы это было неожиданно. Нет. Мы даже договорились, что, поступив, разойдемся — если не окажемся близко друг к другу. Он собирался в Сэнт-Луис. А я — в Бостон. Меня удивило время, когда он это сделал. Эван решил, что есть смысл «оторвать пластырь» не в июне, после выпускного, или в августе, когда придет пора разъезжаться, а в апреле.

Но на самом деле если исключить слухи, что меня бросили, и тот факт, что мне не с кем было идти на выпускной, по поводу утраты Эвана я не особо расстроилась. Я на удивление спокойно отнеслась к разрыву отношений со своим первым парнем. Как будто его и не было. Я по нему не скучала, а время, которое я раньше уделяла ему, быстро заполнила собой Мелани.

— Нет, — отвечаю я. — Я ни разу не любила.

На этом месте пришла официантка с нашими заказами. Мой блинчик оказался золотисто-коричневым, с кисло-сладким ароматом лимона с сахаром. Я всецело отдаюсь ему, отрезаю кусочек и кладу в рот. Он тает на языке, как теплая и сладкая снежинка.

— Я про другое спросил, — напоминает Уиллем. — Влюблялась ли ты?

Игривость его голоса вызывает во мне какой-то легкий зуд, который я не могу унять. Я смотрю на него, гадая, всегда ли он так дотошен в выборе слов.

Уиллем откладывает приборы.

— Это вот — влюбиться, — он пальцем берет «Нутеллу» со своего блинчика и кладет солидную каплю мне на запястье. Горячая и жидкая, она начинает течь по моей липкой руке, но Уиллем, облизнув палец, снимает ее и съедает. И все так быстро, как ящер, заглотивший муху. — А вот это — любить, — он берет другую мою руку, на которой часы, и поднимает их, пока не находит, что искал. Он снова облизывает палец и принимается тереть мое родимое пятно, с силой, словно пытается его удалить.

— Любовь — это родимое пятно? — шучу я, убирая руку. Но голос чуть дрожит, а то место, которого коснулся его влажный палец, как-то странно жжет.

— Это нечто такое, что навсегда, что не уберешь, как бы ни хотелось.

— Ты сравниваешь любовь с… пятном?

Уиллем откидывается на спинку стула так, что его передние ножки приподнимаются. Он выглядит очень довольным, блинчиком или собой — не знаю.

— Именно.

Я вспоминаю кофейное пятно на его джинсах. Леди Макбет и ее «Прочь, проклятое пятно!» [14]— этот монолог тоже приходилось учить в школе.

— Мне кажется, что «пятно» — слишком уродливое слово для описания любви, — говорю я.

Уиллем лишь пожимает плечами.

— Ну, может, это только в английском так. По-голландски это будет «vlek». По-француски — «tache». — Он качает головой и смеется. — Да, тоже некрасиво.