Тони Моррисон: Домой

— Про собачьи бои хочешь знать? — спросил Рыбий Глаз. Он как будто рад был отвлечься. — Скажи, людей стравливали, как собак.

Заговорил другой человек.

— Ты не видел, как тогда парень шел и плакал. Как его звали? Эндрю, не помнишь, как?

— Джером, — сказал Эндрю. — Как брата моего. Потому я и запомнил.

— Ну да. Он. Джером. — Рыбий Глаз хлопнул себя по колену. — Он сказал нам, его с отцом привезли из Алабамы. Связанных. Заставили драться друг с другом. На ножах.

— Нет, голубь. На выкидных ножах. На выкидных. — Салем сплюнул за перила. — Сказал, им надо было драться насмерть.

— Что? — У Фрэнка встал ком в горле.

— Ну да. Один из них должен умереть, иначе убьют обоих. На них ставки делали. — Салем нахмурился и поерзал на стуле.

— Малый сказал, они порезали друг друга, чтобы кровь пустить. А игра была такая, чтобы живым только один остался, и тогда его отпустят. — Эндрю покачал головой.

Мужчины заговорили хором, добавляя то, что знали и чувствовали, перебивая друг друга.

— Они пошли дальше собачьих боев. Людей превратили в собак.

— Ты слыхал такое? Отца на сына натравить!

— Рассказывал, что сказал отцу: «Нет, папа, нет».

— А отец ему: «Так надо».

— Это с дьяволом заодно решают. Что ни выбрать — верная дорога в ад.

— Он все говорил ему «нет», и тогда отец сказал: «Послушайся меня, сын, последний раз в жизни. Сделай так». А он будто бы сказал отцу: «Я не могу отнять у тебя жизнь». И отец сказал ему: «Это не жизнь». А эта свора пьяная все сильней распалялась и орала: «Хватит болтать. Деритесь! Черт вас возьми! Деритесь».

— И что? — Фрэнк шумно дышал.

— А что ты думал? Зарезал. — Рыбий Глаз опять разъярился. — Пришел сюда, плачет и все рассказал. Все, как было. Несчастный. Роз Эллен и Этель Фордхам собрали ему деньжат, чтобы мог куда-нибудь уехать. И Мейлин тоже. Мы собрали ему одежку. Он в крови был весь.

— Увидел бы его шериф в крови, он и сегодня сидел бы в тюрьме.

— Мы отправили его на муле.

— Выиграл он только свою жизнь. Хотя вряд ли она для него много стоит.

— Думаю, они прекратили это безобразие только после Перл-Харбора.

— Когда это было? — Фрэнк сжал зубы.

— Что когда было?

— Когда этот сын, Джером, сюда пришел.

— Давно. Лет десять или пятнадцать, думаю.

Фрэнк уже собрался уйти, но у него возник другой вопрос:

— Кстати, что стало с конями?

— Кажется, продали их, — сказал Салем.

Рыбий Глаз кивнул.

— Ага. На бойню.

— Как? — Не верится, подумал Фрэнк.

— В войну только конину продавали не по карточкам, понимаешь? — сказал Рыбий Глаз. — Я сам поел в Италии. И во Франции. На вкус — как мясо, только слаще.

— Ты тоже ее поел в наших родных С. Ш., только не знал этого. — Эндрю засмеялся.

Салему не терпелось вернуться к шахматам, и он сменил тему:

— Слушай, как сестра-то?

— Поправилась, — ответил Фрэнк. — Выздоровеет.

— Не говорила, что с моим «фордом»?

— Это ее меньше всего волнует, дедушка. И тебя не должно волновать.

— Ну, ладно. — Салем пошел ферзем.

Си отказалась дать одеяло. Фрэнку оно нужно было для одного дела, которое не давало ему покоя. Одеяло было первое сшитое ею самостоятельно. Как только она смогла сидеть без боли и кровотечения, соседки оккупировали комнату больной и, обсуждая средства лечения и наиболее полезные молитвы, к которым может прислушаться Иисус, принялись сортировать лоскуты. Они еще и пели, пока сметывали согласованную гамму. Си понимала, что одеяло у нее получилось не очень хорошее, но Фрэнк сказал — то, что надо. Для чего надо? Он не хотел говорить.

— Си, перестань. Оно мне нужно. И надо, чтоб ты пошла со мной. Мы там оба должны быть.

— Где быть?

— Ты мне поверь.

К обеду он опоздал и в дом вошел потный и запыхавшийся, словно бежал перед этим. Из заднего кармана у него торчала отшлифованная деревяшка с линейку длиной. И он пришел с лопатой.

Си сказала, нет. Ни за что. Она дорожила своим невзрачным одеялом, пусть и узор на нем скучноват, и краски подобраны бестолково. Фрэнк настаивал. По тому, как он взмок, и по решительности взгляда она поняла, что дело для него очень важное. Она неохотно надела сандалии и пошла за ним, снова огорчаясь, что одеяло получилось неважнецкое. Фрэнк нес его на плече, и если бы кто видел их, то мог бы подумать, что идут на рыбалку. В пять часов? С лопатой? Вряд ли.

Они дошли до края поселка и свернули на гужевую дорогу, ту самую, по которой шли тогда детьми. Си в своих тонких сандалиях то и дело спотыкалась о камни, тогда Фрэнк сбавил шаг и взял ее за руку. Спрашивать его было бесполезно. Так же, как в то давнее время, когда они, взявшись за руки, отправились в незнакомую местность, Си шла молча. Ей было досадно, что она опять делает то, что хотят от нее другие, но она не противилась. В последний раз, говорила она себе. Не хочу, чтобы Фрэнк решал за меня.