Тони Моррисон - Домой

— Я посмотрю, что можно сделать. Приходите в половине шестого.

Он пришел и, держа вешалки с одеждой над плечом, полчаса ждал на тротуаре, когда она выйдет. Потом предложил проводить ее до дома.

— Не хотите зайти? — спросила его Лили.

— Я сделаю все, что скажете.

Она засмеялась.

Они влепились друг в друга, и уже через неделю стали чем-то вроде семейной пары. Но через несколько месяцев, когда он сказал, что должен уехать по семейным обстоятельствам, у Лили только один лишний раз стукнуло сердце. И все.

Поначалу жизнь с Фрэнком была чудесной. Разрушилась она постепенно, спотычками, а не взрывом. Придя с работы и увидев, что он сидит на диване и смотрит в пол, она испытывала не тревогу, а раздражение. Один носок надет, другой в руке. Окликнуть его, наклониться к его лицу — он не пошевелится. Лили приучилась не приставать к нему и бросалась на кухню разгребать кавардак, который он после себя оставил. Времена, когда ей было так же хорошо, как вначале, когда она испытывала такую нежность, проснувшись рядом с ним, и под щекой у нее лежали его солдатские жетоны, — эти времена стали воспоминаниями, и ей все меньше хотелось в них погружаться. Она сожалела о том, что восторги ушли, но допускала, что они еще вернутся.

Между тем мелкая механика жизни требовала внимания: неоплаченные счета, частые утечки газа, мыши, последняя пара колгот поехала, склочные соседи, из кранов капает, батареи своевольничают, уличные собаки, несусветная цена на гамбургеры. Ни к одной из этих неприятностей Фрэнк серьезно не относился, и, по совести, она не могла его за это упрекнуть. Она понимала, что под кучей жалоб скрыта мечта о собственном доме. Ее бесило, что он не разделяет ее стремления к этой цели. Да и у самого его как будто никакой цели не было. Когда они заговаривали о будущем, о том, что он хочет делать, Фрэнк отвечал: «Остаться в живых». Ох, думала она. Война до сих пор его мучает. И, тревожась ли, досадуя, она многое ему прощала — как в тот раз в феврале, когда они пошли на церковную сходку на школьном стадионе. Прославившись не столько прозелитизмом, сколько своим обыкновением выставлять множество столов с бесплатной вкусной едой, эта церковь привечала всех. И все приходили — не только прихожане. Неверующие теснились в дверях, выстраивались в очередь к еде и числом превосходили верующих. Литература, раздаваемая серьезными молодыми людьми и старейшинами с добрыми лицами, засовывалась в сумки и боковые карманы. Когда утренний дождь перестал и из-за облаков выплыло солнце, Лили и Фрэнк сменили дождевики на свитеры и, держась за руки, пошли к стадиону. Лили держала подбородок немного выше обычного и жалела, что Фрэнк не постригся. Его провожали не мимолетными взглядами — может быть, потому, что он высокий. По крайней мере, ей хотелось так думать. Так или иначе, они были в прекрасном настроении: болтали с людьми, помогали детям нагружать их тарелки. И вдруг посреди этого теплого веселья и солнечного холодка Фрэнк удрал. Они стояли у стола, накладывали себе по второй порции жареного цыпленка, и в это время с противоположной стороны девочка с раскосыми глазами потянулась за пирогом. Фрэнк наклонился, чтобы пододвинуть к ней тарелку. Когда она благодарно улыбнулась ему, он уронил свою еду и бросился в толпу. И те, на кого он натыкался, и другие люди расступались перед ним, некоторые хмурясь, некоторые в изумлении. Встревоженная Лили смущенно поставила на стол бумажную тарелку. Стараясь показать, что она с ним не знакома, избегая чужих взглядов, с высоко поднятой головой, она медленно пошла прочь мимо трибун и не к тому проходу, куда ушел Фрэнк.

К ее облегчению, Фрэнка в квартире не было. Что за внезапная перемена случилась с ним? Только что смеялся, и вдруг на него напал ужас. Или сидит в нем какое-то ожесточение и может обрушиться на нее? Конечно, у него плохое настроение, но он никогда не спорил и, тем более, не угрожал. Лили подтянула колени к груди, оперлась на них локтями и думала о своей растерянности и его, о том, какого будущего ей хочется и способен ли он разделить его с ней. Фрэнк пришел домой, когда сквозь занавески уже сочился рассвет. В замке повернулся ключ, сердце у Лили екнуло, но он был спокоен и, как он выразился, замучен стыдом.

— Это как-то связано с твоей службой в Корее — что ты испугался? — Лили никогда не спрашивала о войне, и сам он о ней не заговаривал.

Фрэнк улыбнулся.

— Службой?

— Ну, ты меня понял.

— Я понимаю. Больше это не повторится. Обещаю. — Фрэнк обнял её.