Паскаль Киньяр - Тайная жизнь

Удвоение — всегда у истока, оно порождает. Возвращение того же самого всегда питает.

В то время, когда я шевелил золу в печи.

В то время, когда я читал при свече.

В то время, когда я скрепя сердце разжигал то, что называл пятым временем года.

Любовь — напряженное общение двух существ от духа к духу, от чувства к чувству, от органа к органу — общается скорее с глубинным общением мира, чем с историей, которая охватила этот мир и изменила жизнь людей в мире.

Пятое время года — это ослепительное пришествие. Когда все, что случается впервые, одновременно завораживает и утрачивается навек.

Потому что если все на свете представляется вам непрочным и неважным, то это и есть переживание зимы.

А что такое переживание зимы, кроме угрозы голода, холода и смерти? Это последнее, что мы видим.

А на какое время приходится этот последний взгляд? На конец первого времени года, на конец весны.

А что есть primus tempus ? Это последний раз. Это Nevermore.

В противоположность римским представлениям, согласно которым сексуальный, жизненный, годовой, охотничий опыт распределяется между fascinatio и desideratio , я предлагаю принять чувство прощания за основу, fundamentum (не только римскую, санскритскую или индийскую, но всеобщую).

Недаром китайцы получили этот опыт из Индии и усвоили его. Недаром им были поражены японцы. Недаром о нем писал Анкетиль-Дюперрон [150] Анкетиль-Дюперрон , Абрахам Гиацинт (1731–1805), французский востоковед. , а потом за него ухватился Шопенгауэр, а затем Ницше, почему-то приписав его греческому миру.

Поразительно: мы обнаруживаем его и в Риме, но лишь у двух авторов романов (в отличие от греческих авторов), у двух мыслителей (в отличие от всех греческих философов), у историков (у Светония, в отличие от Геродота, у Тацита, в отличие от Фукидида), у авторов фресок и у живописцев, на беспощадных римских аренах (гораздо более кровавых, чем греческие трагедии), наконец, в христианской религии, которую в конце концов приняла империя, — это техника мгновения, предшествующего смерти. Это неотвратимость. Объятие, казнь, насилие, жертва, театр, история, живопись — все это их поле наблюдения. Увидеть еще раз то, чего никогда не видел и не увидишь . Это момент прощания.

Освобождение от чар хочет жить, видеть, говорить, смеяться, прикасаться, покрывать самку, испытывать оргазм. Желанию претит поглощающее общение, страсть к прошлому, завороженность, которую навязывают ему прежние привязанности, смерть, которая навсегда приносит облегчение напряженным половым органам.

Следствие. Любовь как половое влечение, свободное от чар, требует тени (полусвет-полутьма), шепота (полуречь-полумолчание) и т.д. Все полу-, все амбивалентно…

VII. У нас нет иного способа победить женщину, кроме объятия, в момент объятия. Впрочем, победа это или сон? Женщины открываются, но мы не остаемся в этом открывшемся пространстве. Рождение выбрасывает нас оттуда. Оргазм снова выбрасывает нас оттуда. Можно ли сказать, что он всегда открыт, этот вечно выбрасывающий орган?

Слово «прощай» и слово «мать» — одно и то же.

Самая серьезная тайна — это дверь. Существует всего одна дверь для входа в человеческую речь: невероятная зависимость ребенка от матери. Через невидимое соитие матери с плодом, через вынашивание, через роды.

Есть три двери, через которые можно выйти из человеческой речи: сон, молчание, нагота.

(Смерть в этом смысле всего лишь дополняет сон. Смерть не первична. По крайней мере смерть одного человека не первична. Я не о том, как человек превращается в труп, — это не имеет ничего общего с внутренней смертью, которую мы можем представить себе как сон плюс остановка двух ритмов: сердечного и дыхательного.)

Жизнь противопоставляется не смерти, а старению. (Смерть — всего лишь одно из последствий старости.)

Настоящая тишина (без внутренней речи). Настоящая нагота (желанная, очевидная и по этой причине желанная для субъекта, для дела; она притягательна только для объекта, для результата). Настоящий сон (со сновидениями).

У смерти нет опыта, о котором можно было бы рассказать другим людям, чтобы она обрела для них более ясный облик.

Три двери — это три прощания. Прощание с речью. Прощание с переодеваниями, с татуировками, с живописью, со знаками, с модами, с культурой. Прощание со светом.

До речи было детство в точном смысле этого слова (детство, infantia , значит неговорение).