Эрленд Лу - Переучет

Что-то тут не стыкуется. Может ли она позволить обращаться с собой подобным образом? Неужели она докатилась до положения человека, выступление которого организатор может отменить по собственному почину? Она задумывается. И решает, что нет. Нет, черт возьми. До этого она не докатилась.

Станция метро в двух минутах, но Нина решает идти пешком. Ей нужно проветриться, время не поджимает. В такие дни, как сегодня, общественный транспорт не актуален. Тело искрит нервозностью, оно порывисто и импульсивно. Нина сосредоточена на самоконтроле. И она не готова перемещаться на таких колесных средствах, где она управляет своими передвижениями через вторые, если не третьи руки. В сумке, помимо «Босфора», лежит губная помада насыщенного бордового цвета, мобильный телефон, наушники и еще около двадцати предметов, ни в коей мере не связанных с нашим повествованием. Выходя, Нина прихватывает три пакета с отсортированным мусором, зеленый, голубой и белый, чтобы выбросить их в пункте сбора отходов при садовом товариществе. Но в последний момент замечает, что блюдечко Юсси пусто, ставит мешки на землю, берет блюдечко, возвращается в дом, споласкивает блюдечко, ставит его рядом с мойкой и тщательно моет руки, она непременно так поступает после контакта с иглокожим, мало ли какую заразу он разносит.

Возле баков с отходами стоит на коленках педант Грегерсен и с помощью триммера пытается сделать и так идеально гладкий переход от газона к каменной площадке еще более незаметным. Интересным в Грегерсене Нина считает его слепоту. Она повидала в жизни немало педантов, но не слепых. Не видя ни травы, ни камней, Грегерсен одной рукой нащупывает, что надо состричь, а в другой держит триммер. И добивается потрясающих результатов. Коммуна несколько раз награждала их садовое товарищество за содержание сада в идеальном состоянии, грамоты стоят дома у Грегерсена.

Он обосновался тут еще до потери зрения, знает каждый куст и каждую тропинку и передвигается довольно бодро. Пока длится сезон, он неохотно покидает границы товарищества. А зимой, слышала Нина, сидит взаперти в какой-то панельке в восточных районах и тренькает на гитаре. Зато у Грегерсена очень тонкий слух. Несмотря на жужжание триммера, он слышит, или как-то иначе улавливает, шаги Нины по гравию и выключает свою машинку.

– Нина, это ты? – спрашивает он.

– Не понимаю, как ты можешь меня узнать, – отвечает Нина.

– Я различаю вас по походке, – объясняет Грегерсен. – Вот про тебя все небось думают, что у тебя легкая, летящая походка, а вот и нет, Нина, ты ступаешь тяжело, с затиром, потому как ты человек сердитый.

– Так человеку и положено, – отвечает Нина.

– Хотя зверюшек любишь, это правда. Кстати, тут один мужик по радио сказал, что от ежей один вред.

– Чушь какая!

– Например, в Шотландии ежи воруют яйца у птиц отряда ржанковых, и это постепенно стало огромной проблемой, ржанковые на грани вымирания.

– У нас тут не так много ржанковых.

– Мы все равно должны держать руку на пульсе.

Нина выбрасывает пакеты, Грегерсен снова включает триммер, но тут же выключает.

– У тебя сегодня книжка выходит?

– Да, сегодня.

– Напомни, как она называется?

– «Босфор».

– Точно. Странное название.

– Пожалуй. Я над ним особо не думала.

– Но симпатичное.

Грегерсен в очередной раз включает свой триммер и в очередной же раз выключает, чтобы напомнить Нине о заседании правления через два дня. Вопрос важный – остановить планы молодой пары из дома двадцать четыре отгородить на своем участке уголок отдыха с помощью высокого плетня.

– У нас тут сроду никаких плетней не бывало.

– Я здесь не так давно живу.

– Не бывало.

– Наверно.

– Разве тебе не кажется, что без этого плетня можно обойтись?

– Кажется, наверно.

– Нефиг строить у нас тут плетни, – говорит Грегерсен.

Нина обожает интриги и конфликты, непременные атрибуты жизни садового товарищества. И наслаждается своей репутацией человека не от мира сего. Соседи считают поэта созданием экзотическим, чего только ей не довелось пережить, думают они, с какими потрясающими людьми она знается, где только она не бывала, мистика какая-то. По сумме всех этих фантазий и измышлений Нине определено особое место, соседи стараются держаться от нее на расстоянии. Хотя в литературных кругах Нине доводилось наблюдать и ввязываться в куда более вонючие дрязги, по сравнению с которыми все эти конфликты в садовом товариществе – просто детские шалости. У литераторов все в разы грязнее.