Владимир Шпаков - Смешанный brак

– Не прячься, Гюнтер, я тебя заметил. Так почему я должен попасть в тюрьму? Ты видел, как четко здесь работает милиция?

Раздается смешок.

– Подожди с выводами: ты не сталкивался по-настоящему с милицией.

– Надеюсь, и дальше не столкнусь. А насчет Гесса ты не прав. У него была истерика, он поддался абсурдному порыву…

– Некоторые считают, – перебивает Гюнтер, – что это был план! Причем очень плохо продуманный!

– Вот именно! Я же свой план продумал во всех деталях…

– Ну да, помчался вперед, оседлав мистического осла!

– Не понимаю: почему ты так настроен против мистики?! Когда над этим хихикают бюргеры, они напоминают малолетних детей, которые хихикают над разговорами взрослых о сексе. Что-то есть такое, что бюргерам недоступно, значит, проявим цинизм…

– Я не бюргер! Просто я не понимаю смысл таких путешествий. Что ты хочешь найти? Ты сам видел: это абсолютно материальная цивилизация! Они никогда не имели нормального быта, и сейчас, когда появилась возможность, тратят на устройство жизни все свои силы.

– Но это не моя конечная цель. Белая страна – еще один тамбур, исключающий резкий переход из одного мира в другой…

Гюнтер хихикает:

– Это и есть твой продуманный план?

– Если угодно – да.

– То есть ты рассчитываешь по ту сторону белорусской границы найти что-то иное? Тогда счастливого пути!

На следующий день я окажусь на местном рынке, где увижу за прилавком Павла и Марину, продающих переправленную через границу обувь. Мне расскажут, что рынок тоже принадлежит ему , невидимому и всевластному императору, держащему в своих руках столько всего, что и удержать-то трудно. Власть давно уже держится не на политике, а на материи: на этих бесчисленных кроссовках, брюках, юбках, бюстгальтерах, компьютерах, мобильных телефонах, чье разнообразие и количество обретает на вещевых рынках поистине зловещий масштаб. Материальное захлестывает, как цунами, это бесстыдная стихия, заменившая собой все и вся, царящая в польском городке, недавно мной покинутом; и в Париже она царит, и в Гонконге, и в Гонолулу…

На этом вселенском рынке не было места Норману. Он – нечто исключительное, а это что-то предельно банальное, противоположное тому, о чем я напряженно размышляю. Поэтому я устремляюсь вон из города; я почти бегу, пока не оказываюсь в лесу, среди трав и деревьев.

Спустя время я пойму: в лесу действительно спокойно. А в городах – не очень. Эти населенные пункты даже нельзя было назвать городами, скорее, городками или большими деревнями, где чужак сразу заметен. Тем более – чужак в армейской форме и с акцентом. Как они узнавали про акцент? Заговаривали со мной, любопытствовали, иногда сами рассказывали о себе или каких-то новостях. Я ночевал либо в дешевых и грязных придорожных гостиницах, либо раскладывал на укромной поляне спальный мешок – лето было еще в разгаре. Досаждали разве что комары, да еще, пожалуй, чудовищная пища в здешних кафе. Моей основной едой был черный горький шоколад, продававшийся в некоторых магазинах, и несладкое печенье, которое называлось «галеты». Мой костюм постепенно делался похожим на рюкзак: из него еще не лезли нитки, но дорожная пыль уже въелась в ткань, и та потускнела, делая меня неотличимым от зеленой пропыленной листвы деревьев, стеной стоящих вдоль трассы. «Лес, лес, ничего кроме леса? Нет, солдат, кроме леса, тут еще памятники и надписи. Много надписей. И много памятников».

На площадях высился Ленин разных размеров: большой, маленький, с кепкой, без кепки (вариант: бюст Ленина, стоявший в одном из скверов). Вождь словно приветствовал меня в каждом населенном пункте, так что я его даже полюбил. Новое место сулило неожиданности, далеко не всегда приятные, только Ленин с поднятой каменной или бронзовой рукой был ожидаем, предсказуем, надежен, он словно говорил: «Guten Tag, Kurt!». Надписи вдоль дороги тоже постоянно говорили, диктаторски насилуя мое сознание. «Совхоз “Гигант”». «Слава труду!». «Лес – это жизнь!». Или так: «Лес – наше богатство!».

И над всем этим незримо присутствовал всемогущий он , что я особенно отчетливо понимаю в городке со странным названием Желудок. В очередное кафе меня вначале не пускают, затем официантка, посмотрев на часы, спрашивает:

– Двадцать минут хватит, чтобы перекусить?

– Десять минут хватит, – говорю, сглатывая голодную слюну, – то есть: пять минут хватит!

– Тогда заходи.

В зале я замечаю отдельный стол, уставленный разнообразными закусками, к которым добавляют бутылки, тщательно расставляя их среди множества тарелок. Когда без всякого заказа приносят какое-то блюдо, я внимательно смотрю на тарелку, потом на официантку.