Пёс Пузик: Моя собачья жизнь

«Вот он опять начинает!» – заметил мой брат, когда я покачивался вперед-назад под музыку, которая звучала в моем мозгу. Я был счастлив и, ничего не замечая, помахивал в такт песне хвостом, пока кто-то не поддался искушению и не набросился на него.

«Эй, это мой хвост! – простонал я, выбираясь из-под куча-мала, которую устроили щенки. Их инстинкты опять заставили их проявить лучшие собачьи качества. – Успокойтесь, пожалуйста».

«Но кто-то должен был поймать этот хвост, – сказал мне старший братец, вытягивая меня наверх. – Это по правилам».

«Каким правилам?» – я забился в угол, зажав хвост между задних ног.

«Собачьи правила, – произнес он. – Ты разве не знаешь? Еда на полу – это законная добыча. Диван – для сна, когда Пенни не смотрит. Почтальон будет грустить, если не залаять на него утром… а хвосты, если за ними не гоняться, отвалятся».

«Да нет же, – озадаченно взглянул я на брата. – На самом деле?»

Он показал мне свой хвост.

«Что, хочешь рискнуть?»

Я поразмышлял минуту, но потом махнул лапой.

«В этом доме одно правило – нам нельзя подниматься наверх».

Теперь была его очередь удивиться.

«Что ты имеешь виду? Наверх – это на улицу?»

«Нет, туда, куда ведут ступеньки», – ответил я, показав на коридор. Он с опаской посмотрел на меня, как будто я внезапно превратился в одного из этих лысых псов с рыбьими глазами.

«Ты уверен, что наверх – это не наружу? Потому что наружу запрещено, – сказал он. – Когда нас разберут по нашим новым домам и свозят к ветеринару для последних прививок, только тогда мы увидим большой мир. До этого мы можем только принести оттуда блох, вирусов и глистов. Щенку, ступившему за порог, грозит смерть!»

«Наверх – это не наружу, – разуверил я его. – Это лишь другая часть дома, которую нам не разрешают обнюхать».

Брат повернулся мордой к двери.

«Наверху – звучит здорово, – произнес он, обращаясь к братьям и сестрам. – Эй, ребята! Эти ступеньки за дверцами – кто знает, куда они ведут? Мы должны проверить».

«Нам туда нельзя, – прошипел я, призывая его вести себя потише, чтобы Пенни не услышала всю эту возню. – Это запрещено».

Мой старший братец бросил взгляд на щенков.

«Ах, так! – сказал он, поворачиваясь ко мне. – Значит, ты боишься?»

«Нет, – быстро отозвался я, зная, что все смотрят на меня одного. – Ничего я не боюсь».

Он кивнул, как будто он услышал достаточно.

«Рад это слышать, – сказал он. – Пес, который хочет танцевать – это одно. Пусть это останется нашей тайной. Но пес, который трусит – это слабак, и тот, кто пожелает взять его к себе, пожалеет об этом».

«Я знаю», – занервничал я.

Мой брат был добряк, и он вовсе не хотел нарочно задеть меня. Но я чувствовал себя неуютно из-за взглядов других щенков. Чтобы разрядить обстановку, я огляделся и принял удивленный вид.

«Не смотри сразу, – сказал я очень тихо. – Но я только что видел, как твой хвост пошевелился».

«Точно? – братишка поднял брови. – Ты не шутишь?»

Я снова заглянул ему за спину.

«Точно, он вернулся, – ответил я ему. – Хочешь, чтобы я его достал?»

«Не нужно, – и он начал кружиться с такой скоростью, что его задние ноги даже не отрывались от земли. – Я поймаю его!»

Никто больше не вспоминал об этом случае, но мне самому не удавалось забыть его. Мой брат дал мне понять, что мне следует стыдиться своего увлечения танцами. Это было еще ничего, это я мог пережить. Но меня беспокоила мысль о том, что обо мне думали как о трусливом псе.

Для щенка, которому вскоре понадобится дом, такое клеймо означало, что его вряд ли захотят взять. Мои братья и сестры были задорны и любознательны. Я не хотел быть тем, кто трусит. Я должен был доказать, что обладаю смелостью. Не кому-то еще, а самому себе.

Был только один способ сделать это.

Когда Пенни уходила наверх, оставляя щенков резвиться внизу, она всегда аккуратно запирала за собой воротца. Иногда, когда мы дремали в корзине рядом с мамой, она сначала закрывала дверь в кухню. Скрип двери часто будил меня. Потом я слышал звук шагов на ступеньках, часто стук входной двери, которую открывали и закрывали – когда Пенни уходила из дома. По собачьим правилам всякий, кто шел гулять без четвероногого друга, признавался чудаком. Мы подолгу обсуждали это между собой. Воспитывать щенков приятно, но тяжело, решили мы. Вот почему Пенни нуждается в свежем воздухе и дважды в день гуляет сама по себе.