Пёс Пузик - Моя собачья жизнь

«Вау-в!» – громко гавкнул я, но никто меня не услышал. На экране, на фоне умытой дождем улицы, пел и танцевал мужчина. Он кружился, двигаясь по тротуару, постукивал каблуками, дирижируя зонтиком. Каждое его движение было наполнено изяществом и романтикой. Для щенка, который спотыкается о собственные лапы, он был воплощением вселенского равновесия и контроля. Я смотрел не отрываясь, настолько поглощенный зрелищем, что не заметил, как Пенни вновь уселась позади меня в кресло с чашкой свежего чаю. Она погладила меня по голове – жест, который заставлял меня замереть. Всякий раз, когда она до меня дотрагивалась, я был уверен, что сейчас она поднимет меня, отвезет в город и оставит где-нибудь на углу. Но нет, она вновь откинулась на спинку, грызя печенье, захваченная, как и я, этим музыкальным волшебством.

Но когда музыка достигла высшей точки, мой старший братец врезался в меня, сбив с лап и заставив скользить по деревянному полу, как по льду.

«Что ты стоишь здесь? – завопил он. – Если будешь смотреть телевизор, станешь комнатной собачкой».

Но, распластавшись по полу, я не отрывал глаз от экрана, пока звучала песня, до самой последней ноты. Потом я посмотрел на него и произнес: «Смотреть телевизор – это одно, но я же буду там выступать!»

В ответ на это он широко раскрыл глаза и встряхнулся.

«О боже! – сказал он. – В рекламе кошачьих туалетов?»

«Я серьезно! – я снова указал на экран. – Когда-нибудь я тоже буду так танцевать. Вот увидишь».

Братец осмотрелся, как будто хотел проверить, слышит ли кто-нибудь еще мое заявление. Потом зашел за диван и подозвал меня к себе. Если бы люди понимали язык животных, они вряд ли поддержали меня в ту минуту, даже Пенни. В конце концов я действительно не подавал никаких надежд. Грации во мне было не больше, чем в виражах напившегося чудака на водном скутере.

«Ты пес, – сказал братец, как будто я мог это забыть, и положил мне лапу на плечо. – Псы не танцуют. Самое большое, что ты можешь, да и то не всегда, это протащить собственный зад по прямой линии по ковру. Вот этому ты и должен побыстрее научиться, понял? Не усложняй себе жизнь».

«Я чувствую это внутри себя, – продолжал я настаивать и одновременно смотреть телевизор. – Как чудесно стать танцором».

Братец измерил меня взглядом и оскалился.

«А ты знаешь, о чем мечтаю я? – спросил он с гордостью. – Догонять что-нибудь. С такой мечтой не промахнешься. Это так здорово!»

«А ты когда-нибудь что-нибудь поймал? – спросил я. – Разве добыча – это не важно?»

Брат уставился в точку, лежащую где-то между нами. Он призадумался.

«Нет, не важно, – наконец сказал он. – Это погоня, малыш. Беги, гони, лови!»

«Ну, не уверен», – произнес я, но он уже потерял ко мне интерес.

«Что ЭТО? – в ту же минуту спросил он, заглядывая себе за спину, с одной стороны, и с другой. – Ты видишь это? ЧТО ЭТО ДВИЖЕТСЯ ТАМ ПОЗАДИ?!».

Он помахал хвостом.

«Ну, это твой хвост!» – сообщил я очевидное.

«Оставайся на месте. Я сам справлюсь! – взвизгнул он и вмиг бросился кружиться. – Ты не убежишь от меня! Давай, сдавайся!»Я недолго смотрел, как он играет, потом вздохнул. Возможно, я тоже хотел бы быть таким же глупым. Насколько проще была бы тогда жизнь… только вдвое скучнее. Танцор на экране закончил выступление и уходил со сцены под шквал оваций. Я знал, что петь я не смогу. Собачьи песни звучат отвратительно. Но танцы заворожили меня. Я подумал о том, что сказала мне мама. В тот день, посмотрев вместе с Пенни дневное шоу, я понял, что мне надо делать, чтобы стать самим собой.

Я научусь танцевать! Может быть, этим я завоюю чье-нибудь сердце и найду себе дом. Я подумал, что неуклюжесть – это то, что я смогу преодолеть. Пусть это кажется невозможным, но у меня есть мечта, за которой я и буду гнаться. В отличие от своих братьев и сестер, которые помешаны на собственном хвосте, я уж не упущу свою добычу.

2

А знаете ли вы, что порода пуделя была выведена для охоты? Нет, правда! Не смейтесь! Они выглядят так, будто умеют только гарцевать, как лошади, но они очень сильны и выносливы.

Все мы, щенки и мама-собака, жили на нижнем этаже, а лестница наверх была закрыта от нас детскими воротами безопасности. Мои братья и сестры довольствовались кухней и гостиной, где играли в свои игры – кстати, они изобрели новую, которая называлась «атака на обивку». Я же жил теперь в грезах о танцах. В своих мечтах я был уже звездой. Но как только я закрывал глаза и давал волю воображению, надо мной начинали смеяться.