Святослав Тараховский - Отважный муж в минуты страха

— Как бы там ни было, я покидаю вас с надеждой на дальнейшее сотрудничество, господин Наджи.

— Это мои слова, — оттаял в улыбке Наджи. — Вы сняли у меня с языка…

Рукопожатие было крепким, потным и неискренним.

— …А анекдот, господин Сташевский? Где же ваши знаменитые анекдоты? Без анекдота я вас не отпущу…

— Анекдот готов, — сказал Саша. — Мой сегодняшний визит — вот самый смешной анекдот.

Вышел из редакции, резко повернул к машине.

Чуть изменившаяся походка выдавала раздражение. Но вокруг все было буднично и обыкновенно: мужчины в сером, женщины в черном, зеленые чинары, арыки, улица, солнце. Никакой для него опасности вроде бы не наблюдалось.

Усмешка на лице означала, что он проклинает себя, Наджи, Костромина, всеобщую торжествующую глупость, но более всего себя. «Герой, — говорил он себе. — Сильно ты отличился перед ГБ и помог Мехрибан. Настоящий герой. Завалил простое дело».

Усмешка сменилась удивлением, когда еще издали заметил возле своей «Волги» Кузьмина. Опершись на бежевый багажник, второй секретарь с безразличием, скрывавшим напряжение, покуривал и высматривал Сашу. «Так вот кого назначил в помощь большой учитель Костромин! Чувачка Кузьмина! Этот может, наверняка, — ядовито подумал Саша. — Гигант. Любое дело может с блеском подхватить и окончательно под фанфары похерить».

— Здорово, — сказал он Кузьмину.

— Привет, — ответил Кузьмин. — Как прошло?

— Нормально.

— А это вы видели?

Теперь Саша понял, почему волновался Кузьмин, поджидая его. Оба задних колеса на «Волге» были спущены. Случайность исключалась, дело свершила зловредная чужая рука: два колеса никогда не прокалываются одновременно. Саша, мгновенно вспомнив Макки, огляделся: Тегеран вокруг по-прежнему казался неторопливым и безразличным — маска, за которой скрывались опасность и смерть.

Саша тоже закурил.

«Что будем делать?» — спросил он Кузьмина. «Свалим, — сказал Кузьмин. — Потом пришлем аварийку, тачку пригонят в посольство». «Какие суки, — сказал Саша. — Ты на машине?» «Да, — ответил Кузьмин, — но на „Пежо“». «Одна запаска у меня в багажнике, — сказал Саша, — второе колесо снимем, отвезем в монтаж». «А смысл? — спросил Кузьмин. — Потеря времени. Давайте свалим». «Ты прав, — сказал Саша. — Езжай». Не будь триумфа у Наджи, он, скорее всего, последовал бы совету Кузьмина, но Наджи плюс проколотые колеса — это было слишком; толчки упрямой крови стукнули ему в голову, он завелся… «Свалим, Александр Григорьич. На хера нам подставляться». «Езжай, — сказал Саша. — Я останусь». Сваливать, то есть позорно бежать, ему сейчас совсем не хотелось; он уже сыграл труса, когда не вышел на лестницу в помощь Кизюну больше трусом не будет, потому что он не трус, но чувачку этого не понять…

«Я бы уехал», — сыграв желваками, ответил Кузьмин, и Саша понял, что Кузьмин оставил бы его с превеликим удовольствием, но приказ есть приказ, чувачок обязан Сашу прикрывать…

Минуту так пререкались они, может быть, две — больше свободного времени им было не дано; их время, сворачиваясь жгутом, стремглав исчезало в горловине судьбы, но они этого не чувствовали.

Саша стоял спиной к багажнику, Кузьмин — лицом к Саше, спиной к улице. Потому Саша первым заметил разогнавшийся, наезжавший на них вишневый автомобиль и лицо человека, сидевшего рядом с бешеным водителем.

«Аббас?» — только и спросил он себя, мелькнула мысль о том, как интересно кончается мужская дружба, но на явное осознание этого факта не хватило мгновений.

В последний крайний миг, толчком двух рук отшвырнув Кузьмина в сторону от двухсотсильного бензинового монстра, он успел его спасти, увернуться же сам не смог.

Бампер ударился о бампер, сталь о сталь; лязгнули, скрежетнули огромные ножницы и хрустнули, подломились обе перекусанные ими палки-ноги. Саша провалился в темень и мрак.

Под воскресенье, за три дня до Нового года снегопад прекратился, небо прояснилось, и людям Москвы одновременно явились мороз, солнце и хрустящая звонкая красота.

Светлана отложила томик Трифонова и засмотрелась в окно.

На глубокое небо, дальние дымы над фабричными трубами, розовые тени домов на снегу, отмороженные ветви деревьев, бесшумные коробочки троллейбусов и бессмысленных, с седьмого этажа, прохожих.

На время улетела воображением в неблизкие темы и чужие жизни, но снова возвратилась к своей тоске и к тому, что сегодня ей предстояло.

Орел — таран, Орел — доставала, Орел — асфальтовый каток. Чем иначе могла она себе объяснить его твердолобое упорство и то, что, в конце концов, он вырвал ее согласие сходить с ним в кино и провести вечер? Не любовью же? Элементарной охотой за телом, чем же еще! А если вдруг любовью? Если он действительно любит и предназначен ей судьбой? Если она не понимает пока своего счастья и поймет его только со временем? Господи, да примеров таких сколько угодно! Но ведь она-то его не любит! Она любит Сашу, одного только Сашу, больше никого. Но ведь Саша так долго молчит, Саша, похоже, канул и бросил ее. Скажите, что ей делать?