Святослав Тараховский - Отважный муж в минуты страха

Саша пожал плечами, он не возражал. «Меньше слов, — приказал он себе, — уйди в глухую, закройся».

Их взгляды столкнулись в пространстве, оба не испытали особой приятности.

Сдунув с расчески волоски, недовольный Альберт поднялся со скрипнувшего кресла и прошелся к окну; выглянув во двор, сделал вид, что что-то заинтересовало его, помимо Сташевского, и задержал тишину. На красный бархат гардины, как на знамя, налепился его острый профиль; Саша, «рассматривая вазу», глазами постреливал на него как из укрытия, выжидал новой атаки. «Заловили, вынудили, трахнули — буду с вами работать, деваться некуда, — думал он. — Но любви не требуйте, любовь — перебор!»

— Вот все вы такие… чистенькие, продвинутые, свободолюбивые… а, чуть что, бежите за защитой к нам… Отложим разговор, Александр Григорьевич. В моей правоте вас должна убедить жизнь. А пока… игру с Макки, пожалуйста, продолжайте. Ну, и все остальное в обычном режиме.

Это был шанс. Саша, не медля, оказался на ногах.

— Все понял. Извините, я вам больше не нужен?

— Уж так я вам мерзок, так противен, уж так вы спешите, так спешите…

— Да нет. Работы сегодня много.

— Идите. До связи. Еще раз поздравляю… — он хмуро кивнул на вазу, — не забывайте.

И протянул руку, которую Саша несильно пожал.

Брел по улице как дурак с вазой в полиэтиленовом пакете; думал о том, куда бы немедленно пристроить хрустального урода. Опустить в урну? Оставить у обочины? Просто сдать в комиссионку? Невозможно, не исключено, что за ним наблюдают. Как невозможно по этой же причине кому-нибудь вазу передарить — еще и проверят, с них станется. Они впаяли ему вазу навечно, заранее зная, что он не сможет от нее избавиться!

Следующая мысль, пришедшая в голову, и вовсе напугала.

Имеются два человека: несимпатичный Альберт и симпатичный шпион Макки. Альберт ему не нравится, Аббас — по душе. Чудеса! В угоду первому он, нормальный советский журналист Сташевский, должен следить за вторым; что-то у него выведывать, подставлять его, замазывать на телках, на чем-нибудь еще и обо всем докладывать этой гундосой моли под псевдонимом Альберт. Почему?! Кто такую нечеловеческую хрень изобрел в принципе? Что делать ему, Саше Сташевскому который хочет с Аббасом дружить и вовсе не хочет его закладывать?! Стоп, остановил он себя. С кем ты хочешь дружить? С врагом, со шпионом? Со шпионом дружить нельзя, невозможно, ты ведь не предатель. Но, может, он никакой не шпион? Может, кому-то в ГБ и выше выгодно, чтобы Макки был шпионом, а на самом деле он нормальный дипломат? Может быть так, вполне, и тебя, дурака, и приставили к нему, чтобы выяснить, шпион он или нет!

Саша не путался в симпатиях, он путался в мыслях.

Выхода не нашел и вечером принес вазу домой.

Едва вошел, как услышал голос деда. «Велик и могуч закон подлости, — подумал Саша. — Его только здесь не хватало, специально, что ли, по поводу гэбэшной вазы заявился?!»

Дед и родители сидели на кухне, предавались чаепитию.

— Привет, — сказал Саша. — Вот вам ваза.

— Откуда, сын? — естественно спросил отец.

— Выиграл. В общеапээновской лотерее, — ответил Саша, и получилось у него очень даже достоверно.

— Прекрасная вазочка, — сказала мама. — Ирисы будут в ней смотреться просто чудно.

Дед со значением и гордостью подмигнул внуку, мол, молодец, парень, порадовал мать. «Дедуля, дедуля, — подумал Саша, — если бы ты знал…

Велик и могуч закон подлости, — снова пришло ему в голову. — Еще более могуча ложь, частью которой ты стал. Высокопарно, старичок, противно, но точно. Ложь — сильное средство. Но неужели твои кукловоды не понимают, что мы так привыкли ко лжи, что даже сильные ее дозы на нас уже не действуют».

Толян благородный, так стал называть приятеля Сташевский после той истории с прикрытием его от Светланы; не просто называть, но и думать о нем стал именно так: благородный Толя Орел. Виделись они в агентстве не каждый день, но когда сталкивались, дружили.

И вдруг Толя неурочно позвонил и предложил попить пивка, и голос у него был такой, что Саша, отодвинув дела, немедленно согласился.

Двинулись на знакомое место, в парк Горького, в кафе у утиного пруда. Пока шли по мосту через Москву-реку, шутили насчет того, чтобы прыгнуть вниз с зонтиком или в очень широком плаще, а лучше бы спрыгнуть и вообще полететь, скажем, в Сочи — смеялись оба, но Саша чувствовал, что Толя смеется в натяг.

Устроились за тем же Сашиным столиком, под выцветшим полосатым полотняным зонтом. Со шпоканьем и пеной вскрыли жестянки, чокнулись, хлебнули, и Толя заговорил.