Сергей Дигол - Старость шакала. Посвящается Пэт

– Вообще-то лабораторными они становятся только в лабораториях, – рассуждала сама с собой миссис Лезенби. – Получается, запретили ввозить крыс, мышей и этих, как их, хомячков, чтобы не превращать их в лабораторных тварей. Насилие над животными, ну все такое. Сам Парламент проголосовал. Говорят, единогласно.

Остальные понимающе закивали, но когда миссис Лезенби попыталась заговорить о Прекстонах, поддержки она не получила.

– Ну, вряд ли кто станет отрицать, что они привезли с собой негативную энергетику, – вертела головой Лезенби, но натыкалась лишь на кислые мины собеседников. Впрочем, в присутствии Прекстонов радости на лицах вряд ли было бы больше.

Соседи разошлись, а Пэт никак не могла расслабиться. О сне не было и речи – голоса родителей слышались отовсюду: из закрытого шкафа, с лестницы на второй этаж, из кухни и даже с улицы. Страшно не было, лишь в голове перебивали друг друга отец с матерью, да еще умудрялся вклиниваться гул тишины опустевшего дома. Так и не раздевшись, Пэт проворочалась на диване гостиной до самого рассвета.

Тем невыносимей было утреннее пробуждение. В прихожей не умолкал телефон.

***

Когда-то Пэт пришла к выводу, что с годами характер портится не только у людей, но и у неодушевленных предметов, у которых, казалось бы, никакого характера и быть не должно. Пример – огромное зеркало в спальне родителей, выкидывавшее одну штуку гаже другой. Глядя на себя в полный рост, как всегда, в отсутствие родителей, когда можно было не стеснять изучение собственной фигуры деталями одежды, Пэт недоумевала: неужели она и есть дочь Джеффа и Виктории Беннетт?

Папа, не отличался выдающимся ростом, был, пожалуй, коренаст и коротковат в ногах, но в целом обладал вполне обычной мужской фигурой. На его фоне мама, конечно, была красавицей: длинные ровные ноги, солидный бюст, чуть вздернутый носик и вполне фигурная талия. Даже к своим сорока семи Виктория Беннетт так и не приучила себя к кондитерскому баловству; Пэт даже иногда казалось, что мама обходится без еды целыми неделями.

Еще большую загадку для Пэт представляла ее собственная фигура. Для роста шести футов у нее было чересчур вытянутое туловище, которое венчала маленькая голова. По части зада Пэт далеко переплюнула мать, хотя и была уверена в том, что многие мужчины находят попку Виктории Беннетт как вполне аппетитной, так и не утратившей свежесть молодости. Особенно расстраивала грудь: вместо полнокровных маминых полушарий Пэт ощущала под ладонями невысокие пологие холмики, достигшие нынешних размеров еще в четырнадцать лет.

Она знала: ее нескладность и есть причина неуспеха у мужчин. Поначалу Пэт сильно переживала, но до слез даже здесь не доходило, а потом на смену желанию пришло смирение. Ей даже стало приятно ощущать себя дремлющем вулканом, в котором окружающие и не подозревают дремлющий вулкан. При этом мужчины ей не разонравились, хотя теперь она не могла взять в толк, почему раньше не находился привлекательным Пола Бернхема.

Встретив его впервые за шесть лет, Пэт удивилась, причем дважды. Учивший ее ценить каждую минуту тренировки, Пол, казалось, сумел-таки приручить время: за прошедшие годы он совсем не изменился. Даже седины не прибавилось, хотя Пэт было удивительно осознавать, что в цвет его волос она теперь всматривается более тщательно и даже ревностно. Она выискивала на его лице новые морщинки, убеждала себя в том, что раньше его подбородок казался легче и подвижнее, но в конце концов пришла к выводу, что перед ней – тот самый Пол и нечего себе голову забивать всякой ерундой. Все было как обычно: бейсболка, золотая цепь из-под тенниски и, разумеется, загар, который он, казалось, приобрел одновременно с группой крови. Не изменило Полу и его мастерство – в конце концов, обучать детей теннису предполагает по меньшей мере сохранение и собственных навыков.

Они встретились после его второго телефонного звонка; первый звонок Пола так толком и не разбудил Пэт и, оглушенная трескотней телефона и ночной бессоницей, она с трудом складывала в голове паззл из соболезований Пола, вчерашних вечерних посиделок с соседями и предстоящих похорон. Главное, что не складывалось – это будущее самой Пэт, но пока она не находила нужным считать этот вопрос проблемой.

Повторно Пол позвонил в субботу, когда траурные мероприятия остались позади, а родители вот уже два дня как снова вернулись домой. На этот раз – навсегда и в качестве наполнения похоронных урн, занявших словно созданное для них место на каминной полке. Ознакомившись с завещанием, Пэт не нашла ничего о самом погребении, и решение приняла там же, прямо в кабинете адвоката. Заранее подготовив себя к пересудам, она все же испытала немалое облегчение, когда в траурном зале крематория ее тронула за плечо миссис Лезенби: