Александр Максик - Недостойный

В любом случае первую пилюлю я приняла накануне вечером. Это уже началось.

В конце концов нас вызвали. Там находилась еще одна пара. Женщина страдала. Она плакала не переставая, но я от нее отключилась. Ее присутствие мне мешало, а все эти звуки сводили с ума. Я села за стол и сделала вид, будто читаю книгу, которая была у меня с собой. Но на самом деле я гипнотизировала себя. Уставилась в одну точку и сосредоточилась на ней, пока не исчезла внутри себя, пока все внутри меня не замедлилось.

Я чувствовала себя унизительно с этими жуткими прокладками в трусах, сидя вместе с ним в этой ужасной комнате с этой плачущей женщиной. Мне захотелось оказаться в другом месте. Уставиться в стену и исчезнуть.

«Хотя бы это было у нас общее, — думала я, — наша способность исчезать».

Он без конца дотрагивался до моей руки и спрашивал, все ли у меня хорошо, но даже он начал действовать мне на нервы. Хотелось быть совершенно одной или потерять сознание, чтобы это уже произошло, и очнуться потом в его постели. Но с другой стороны, я была уверена: как только это закончится, он меня оставит.

Тогда я снова стала представлять себе лицо ребенка. То есть лицо, которое я ему придумала. Отчетливо. У него в квартире была фотография, где он младенец на руках у матери. Они сидят на пляже, и его мама, такая красивая, держит его на руках. А у него большущие глаза и на голове маленькая хлопчатобумажная панамка. Вот так, по моим представлениям, выглядел наш ребенок. Выглядел бы наш ребенок. И как бы я ни сосредоточивалась, как упорно ни пыталась исчезнуть, это лицо возвращало меня назад.

Я знала, что он уже умер или умирает. То есть я понимала, что это не было ребенком, что это еще толком не сформировалось. И все равно продолжала представлять, как он борется внутри меня. Продолжала видеть, как он тянется ко мне.

И все это время, что я сижу там, думая о его маленьких ручках и милом круглом личике, он держит меня за руку и спрашивает: «Тебе что-нибудь нужно, Мари? Ты хорошо себя чувствуешь, Мари? Больно?» И я думаю: «Да, больно». Хочу сказать: «Да, больно. Да». Я хочу сказать: «Я продолжаю видеть этого ребенка, и он выглядит, как ты на той фотографии в твоей квартире, где ты с твоей красивой мамой, и на самом деле я не хочу его убивать. Я хочу его родить. Я хочу его родить и жить с тобой, втроем вместе с тобой до конца жизни».

Но я ничего не говорю, а просто сижу, притворяясь, будто все отлично, делая вид, что читаю.

Не знаю, сколько времени прошло. Наверное, несколько часов. А потом у меня закружилась голова, меня залихорадило. «Сейчас стошнит», — подумала я. Встала. И в этот момент меня пронзила боль, даже ноги подогнулись.

Он сидел и смотрел на меня, держа за руку, подняв ко мне лицо, а я стояла и смотрела на него сверху вниз. Все плыло перед глазами. «Я упаду, если сделаю шаг», — подумала я. Стояла, глядя на него, держащего меня за руку, пока не пришел новый спазм. Видимо, на этот раз я сморщилась, потому что он, судя по его виду, перепугался.

Когда смогла, я пошла в ванную комнату. Может, он пошел со мной. Не помню. У меня очень кружилась голова. Было очень много крови. Я села, скрючившись, на унитаз, и эти спазмы пронзали меня один за другим, сотрясая снова и снова. А потом они закончились, и то, что было во мне, вышло. Я посмотрела в воду.

Потом спустила воду, и это исчезло.

Трудно поверить, но после этого мы поехали в школу. Мы взяли разные такси. День я провела там как ни в чем не бывало. Он вел свои уроки. Дважды я прошла мимо него в коридоре.

Днем мы встретились в его квартире. Он раздел меня, и мы лежали в постели обнявшись. Я положила ладонь ему на грудь, чтобы чувствовать биение его сердца. Я плакала и плакала. Он гладил меня по голове и долго ничего не говорил. Не выпускал меня из объятий, не менял положения. Прижимал меня к своему теплому телу, и в конце концов я смогла вздохнуть всей грудью и постепенно прекратила плакать. Я уснула. Я была измучена. Не знаю, спал ли он, но когда я проснулась, мы так и лежали. Моя ладонь так и оставалась на его груди.

Я рассказала ему о ребенке. В смысле о воображаемом ребенке. Как он был похож на него, причем с той фотографии, где он со своей матерью. Я сказала, что люблю его. Сказала: «Прости меня, Уилл». А он ответил: «Тебе не за что извиняться». Мы лежали тихо. Потом я сказала ему, что, кажется, буду скучать по этому ребенку. Я сказала: «Это, вероятно, глупо, но мне кажется, это правда». Он ответил: «Это совсем не глупо».

Все происходило очень медленно. Разговор, я имею в виду. Один из нас говорил, потом наступала долгая пауза, как будто мы оба засыпали на несколько минут, а потом просыпались и говорили что-то еще. Весь тот вечер был странный. Будто мы напились или не спали несколько дней. Мы лежали несколько часов, просто глядя на балки, но не друг на друга.