Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы

Жозиана встала, отряхнула юбку и спросила, смеясь:

— Хочешь попросить моей руки?

— Еще лучше, мусечка, еще лучше!

— Сомневаюсь… Знаешь, за тридцать восемь-то годков я только этого в жизни не делала, ни разу не выходила замуж. Никто не предлагал. Представляешь, а? А мне все ж таки мечталось… Засыпаю и представляю себе, что мне делают предложение и я отвечаю «да». У меня кольцо на пальце, я уже не одинока. Я накрываю стол, мы ужинаем вместе, рассказываем друг другу, как прошел день, мы капаем друг другу капли в нос, если болеем, и тянем жребий, кому достанется горбушка…

— Ты меня не слушаешь, мусечка. Я сказал «еще лучше».

— Интересно… Ну все, молчу, молчу.

— Посмотри на меня. Прямо в глаза.

Жозиана посмотрела на него. Он был величав и серьезен, как Папа, благословляющий народ на Пасху.

— Я сейчас скажу тебе важную вещь. Очень важную.

— Я слушаю…

— Ты меня любишь?

— Я люблю тебя, Марсель.

— Если ты меня и вправду любишь, докажи это: роди мне ребеночка. Моего личного младенчика, которому я дам свое имя, маленького Гробзика.

— Ты можешь повторить это, Марсель?

Он повторил, еще и еще раз. Жозиана следила за его губами, словно читала титры на экране. И никак не могла понять, что же там написано. А Марсель сказал еще, что ждал этого малыша целую вечность, что он уже все знает о нем, знает форму ушей, цвет волос и размер ручек, видит все складочки, крохотные ноготки, гладкую попку и представляет себе, как он морщит носик, когда хватает материнскую титьку.

Жозиана слушала его слова, но их смысл не доходил до нее.

— Можно, я опять грохнусь, а, Марсель? У меня что-то ноги подкашиваются.

Она опустилась на пол, и Марсель плюхнулся рядом, скривившись от боли в коленях.

— Что скажешь, мусечка? Что ты на это скажешь?

— Малыш? Наш общий ребенок?

— Вот именно.

— А ты признаешь этого малыша? Он не будет позорным маленьким бастардом?

— Я посажу его за семейный стол. Он будет носить мое имя. Марсель Гробз Младший.

— Честно-честно? Клянешься?

— Чтоб мне пусто было! Яйцами клянусь.

И он положил руку на мошонку.

— Ну вот видишь! Ты смеешься надо мной.

— Наоборот! Как в старые времена. В особо серьезных случаях клялись яйцами. Тестикулы — яйца, а тестаментум — завещание по-латыни, вот… Жозефина мне про это рассказала.

— Тощая?

— Нет, круглая. Хорошая. Так что нет ничего серьезнее клятвы на яйцах! Сама подумай! Да они почернеют и отвалятся, если я солгу! А я ими дорожу.

Жозиана залилась смехом, который плавно перешел в рыдание.

Многовато для одного дня.

Алые острые когти вонзились в руку Ирис; она взвизгнула и, не оборачиваясь, яростно саданула мерзавке локтем по ребрам. Та взвизгнула от боли. «Нет, но право же, — возмущалась про себя Ирис, стиснув зубы, — совсем обнаглели! Я была первой. И зря вы нацелились на этот кремовый шелковый костюмчик с коричневым кружевом, он мой. Не очень-то он мне и нужен, но раз вы так бьетесь за него, я, пожалуй, возьму! И вдобавок еще такой же розовый и фисташковый, коль уж вы так настаиваете».

В этой тысячерукой, тысяченогой, бурлящей массе Ирис не могла обернуться и увидеть соперницу, а потому решила не обращать внимания и продолжала свое дело, наклонившись и вытянув одну руку вперед, а другой придерживая сумку, чтоб не вырвали.

Завладев всем, что нужно, и, крепко прижимая трофеи к себе, она постаралась выбраться из этой оголтелой своры охотниц за товарами с распродажи, проходившей на втором этаже дома «Живанши». Упираясь, толкаясь и выворачиваясь, интенсивно работая кулаками, коленями и бедрами, она вырывалась из плавно покачивающейся толпы. Рука с красными когтями еще судорожно сжималась, пытаясь зацепить что-нибудь в пределах досягаемости. Ирис видела, как она дергается, словно краб в агонии. Тогда, как бы невзначай, но на самом деле тщательно рассчитав свой жест, Ирис задела ее замком браслета, поцарапав до крови. Врагиня взвыла, как раненый зверь, и наконец убрала руку.

— Эй, что за дела? Вы совсем, что ли? — взвизгнула обладательница красных ногтей, пытаясь опознать обидчицу.

Но Ирис улыбнулась, не обернувшись. Отлично! Шельма теперь помечена, придется ей носить перчатки, чтоб Потрошительницу Распродаж не узнали по шраму!

Она рванулась и вылетела из кучи безымянных тел, затем, не выпуская добычу, устремилась в отдел обуви; туфли, к счастью, были расставлены по размерам, что делало охоту менее опасной.

Она на ходу зацепила три пары вечерних лодочек, пару туфель на каждый день, удобных, без каблука, и пару черных сапог, чуток рок-н-ролльных, но в общем-то неплохих, из крокодиловой кожи, очень даже ничего… кожа хорошая. Может, пойти посмотреть смокинг под эти сапожки? Она обернулась, но, увидев ревущую орду разъяренных фурий, передумала. Нет, игра не стоит свеч. И потом у нее целый шкаф смокингов, да и не абы каких, а от Сен-Лорана. Незачем рисковать. Как же страшны делаются все эти женщины, попадая в джунгли распродаж! Они полтора часа ждали под проливным дождем, сжимая в потных кулачках куски картона, открывающие доступ в святая святых, на предрождественскую закрытую распродажу. Рай для избранных, ограниченное количество товаров, удивительные цены, возможность ухватить лакомый кусок. Репетиция перед январскими распродажами. Такая вот затравка: пусть у них слюнки потекут, пусть разохотятся и все праздники промечтают о грядущей уценочной корриде.