Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы

— Ну чего он там копается? — раздраженно спросил Марсель, глядя в окно.

— Ничего он не копается. Ему просто захотелось оставить нас наедине, и он своего добился. Вся эта история с китайским заказом — наверняка враки.

— Ты думаешь?

— А попробуй выйти отсюда. По-моему, он нас запер. Мы попались, как лохи.

Марсель схватился за дверную ручку, повернул, крутанул, потряс. Заперто. Марсель яростно пнул дверь ногой. Жозиана улыбнулась.

— Делать мне больше нечего, здесь высиживать, — ругнулся Марсель.

— Мне тоже. Тут явно не курорт.

В кабинете было душно и чем-то воняло. Окурками, раскаленными батареями, прелой шерстью. Жозиана сморщила нос, принюхалась. Наклонившись над письменным столом, она увидела, что возле батареи на спинке стула висит старый жаккардовый свитер. Он забыл надеть его, он простудится! Она повернулась к глицинии в окне и увидела Зубочистку, приближающуюся бодрым строевым шагом.

— Черт, Марсель! Зубочистка! — прошептала она.

— Нагнись, — сказал Марсель, — вдруг она пойдет в эту сторону.

— С какой стати мне нагибаться? Мы не делаем ничего дурного.

— Нагнись, говорю! Она нас сейчас заметит.

Он потянул ее вниз, и они оба съежились у стенки под окном.

— Что ты перед ней так трясешься? — спросила Жозиана.

Марсель зажал ей рот ладонью и привлек к себе.

— Ты забыла, что без нее ничего не подпишешь.

— Сам же, придурок, дал ей все карты в руки!

— Да перестань ты меня подзуживать!

— А ты перестань перед ней выплясывать!

— Ишь, умная какая выискалась! Давеча ты была попроще, у кофемашины, а? Вся растеклась да разнежилась в руках этого красавчика, который мать родную за грош продаст.

— Я просто пила кофе. И все.

Марсель чуть не задохнулся от возмущения. Глухим, тусклым голосом он возразил:

— То есть Шаваль тебя не обнимал, ты хочешь сказать?

— Мы чуток пообжимались, правда. Но это только чтоб тебя позлить.

— Тебе это удалось, молодец.

— Да уж… удалось. И теперь ты со мной не разговариваешь.

— Знаешь, я от тебя такого не ожидал.

— А чего ты ожидал? Что я тебе колпаки ночные буду вязать на старость?

Марсель пожал плечами и, натянув на палец рукав куртки, начал тереть мысок ботинка.

— Меня это достало, Марсель…

— Неужели? — спросил он, делая вид, что его наиглавнейшая забота сейчас — чистота обуви.

— Меня достало, что каждый вечер ты уходишь вместе с Зубочисткой. Тебе в голову не приходило, что меня это бесит? Ты такой весь из себя вальяжный, удобненько разместился в своей двойной жизни, а мне достаются крохи с барского стола. Я хватаю их кончиками пальцев, тихонько, чтобы не шуметь — не дай Бог она услышит. А жизнь моя проходит мимо, поди догони… Мы уж двести лет вместе, а хоть бы хны… Все прячемся! И никогда мне никуда с тобой не поехать, никогда ты меня не выгуливаешь по магазинам, не возишь к солнышку на прекрасные далекие острова! Нет, для мусечки вечная темень. Комплексные обеды и пластиковые цветочки! Подрыгал ногами, потешил Паренька, и хоп! Пора домой! Ну да, конечно. Когда я бью тревогу и грожу Пареньку отлучением от лона, ты мне вручаешь новую цацку. Чтобы меня утихомирить, унять душевную бурю. А кроме этого одни обещания! Вечные обещания! И вот в тот день мое терпение лопнуло. Еще ведь она тогда на меня набросилась. В тот день я узнала о смерти матери, а эта карга запретила мне плакать на работе. Я, дескать, даром получаю зарплату, вот что она сказала! Прям так бы и прибила ее…

Марсель сидел, притулившись к стене, и слушал. Он был зачарован музыкой ее голоса, и постепенно в нем волной поднималась нежность. Гнев медленно угасал, сдувался, как парашют оседает на землю. Интуитивно поняв, что он оттаивает, Жозиана растягивала и длила свой рассказ, расцвечивала его слезами и вздохами, полутонами и модуляциями, флером и муаром, бежевым и бордовым, черным и розовым. Вышептывая свою беду, она незаметно придвигалась к нему все ближе. Он крепился, удерживая колени руками, чтобы не прислоняться к ней, но все равно клонился навстречу неизбежному.

— Тяжело потерять мать, сам понимаешь. Ясно, она не святая была, тебе ли не знать! Но все же мать… Я думала, что сумею быть сильной, смогу выдержать все без единого слова — и вдруг бум… как обухом по голове. Прям в груди что-то стиснуло…

Она взяла руку Марселя и прижала к своей груди, показывая, где именно у нее стиснуло. Рука Марселя мгновенно стала горячей и улеглась на привычное место в душистой, мягкой ложбинке.