Кирилл Манаков - Хроники последнего лета

— Наташенька, именно это я и делаю. Иван Степанович Добрый-Пролёткин работает день и ночь…

— Но и он не всесилен?

— К сожалению. Но мы делаем все от нас зависящее.

Подошел официант, но Наташа отрицательно покачала головой, и Загорский отослал его, попросив принести воды.

— Рудаков никогда не признается, — задумчиво сказала Наташа, — он такой человек — принципы превыше всего. Знаете, что он мне сказал? Много чего неприятного, и, главное, он думает, что это вы во всем виноваты. Как я с этим намучалась.

Она отвернулась, желая скрыть выступившие слезы.

— Наташа, не плачьте, пожалуйста, — Виктор Сергеевич взял ее за руку, — ради Бога, успокойтесь! Мы еще поборемся!

— Да… — Наташа взяла салфетку, промокнула кончики глаз и попыталась улыбнуться, но получилось неважно, — Пролёткин… Пролёткин сказал, что Тёму либо посадят надолго, либо, если оправдают, вообще могут убить.

Загорский молчал, и Наташа поняла: это действительно так. Она заплакала.

— Ну, ну, Наташенька, успокойтесь! Пожалуйста! Поверьте, я сделаю все от меня зависящее!

Его слова звучали очень убедительно, но Наташа не могла сдержать слез.

— Наташенька, пожалуйста!

И тут она сделала то, чего никак не могла ожидать от себя. Скользнула со стула и осталась стоять на коленях.

— Виктор Сергеевич, прошу вас, — зачастила Наташа, — помогите, я не знаю, кого просить, пожалуйста… Тёма ни в чем не виноват, не надо его наказывать, прошу вас помогите! А я… я все сделаю!

Загорский вскочил с места и принялся ее поднимать.

В этот самый момент откинулась портьера, и вошел официант с бутылкой воды на подносе. Увидев Наташу, стоящую на коленях перед раскрасневшимся от волнения Загорским, он изобразил на лице понимающее выражение и вышел.

Загорский чрезвычайно смутился, чертыхнулся, подхватил Наташу, поднял и усадил на стул.

— Наташенька, ради Бога, успокойтесь!

— Виктор Сергеевич! Вы же сильный и честный… помогите!

Услышав такие слова, Загорский выпрямился, прямо посмотрел в глаза Наташе и, не раздумывая, сказал:

— Я клянусь! Слышите, Наташенька, я клянусь, что не дам в обиду вашего Рудакова! Чего бы мне это не стоило! Для вас, Наташенька, я готов драться со всем миром.

И тот час же пожалел о своем порыве.

Добрый-Пролёткин давно не видел шефа в таком состоянии. Виктор Сергеевич явно нервничал и был сильно расстроен. Впервые за все время он сорвался на секретаря, принесшего остывший чай, хотя, по правде говоря, этот самый чай не сильно отличался от крутого кипятка.

— Что с Султаном? — буркнул Загорский, отодвинув стакан.

— Султан ждет результатов, — бодро отрапортовал Добрый-Пролёткин.

— Как там его люди?

— Очень старательные мальчики. Ходят за мной по пятам, возят на машине. Забавные такие.

— Забавные, — усмехнулся Виктор Сергеевич, — ты смотри, осторожнее, эти забавные мальчики голову отвернут и не поморщатся. К тому же, лишние уши не нужны.

— Лишних ушей нет, — серьезно ответил советник, — когда надо, я оставляю их в одиночестве. Старательные, но не слишком сообразительные.

— А вы игрок, Иван Степанович!

— Отчего же не сыграть? Надо уметь развлекаться.

— Хорошо. По вашему мнению, как долго Султан готов ждать?

— Достаточно долго. Для него главное результат — наказание Рудакова.

Виктор Сергеевич взял стакан, тонко звякнувший о серебряный подстаканник, сделал глоток и бросил в рот орешек.

— И что там с наказанием?

— Все по плану. Нет, правда, признания Рудакова, я пытался договориться с ним через адвоката и жену, но безуспешно. Упертый. На самом деле, никакого признания не требуется — есть показания свидетелей. СМИ работают — он уже лидер экстремистов-националистов, так что отправится надолго. Султан готов на скидку, если Рудаков признает вину и приползет на коленях. Такой, понимаете, восточный деспот. А Рудаков ползти пока не собирается. Следаки злятся, хотят еще надавить, у них это просто, а я торможу. Да, кстати, остался формальный момент — прямо сейчас для полного комплекта берут показания у потерпевшего абрека, с него уже сняли все обвинения. Для МВДэшников главное, что дело раскрыто, обвиняемый есть, а кто — неважно.

— Он, говорят, талантливый? — спросил Загорский, думая о чем-то своем.

— Говорят. Но ничего, еще говорят, что талант питается страданиями, так пусть пострадает — несколько лет на зоне для этого — то, что надо.

— Так, — сказал Загорский, четко выговаривая слова, — задача меняется. Признания не будет. Это первое. Второе — Рудаков выходит на свободу. И третье. С его головы не упадет ни один волос.