Кирилл Манаков - Хроники последнего лета

Никто не ответил, и Святой решительно сказал:

— Значит так. У нас беспредела нет, все должно быть по понятиям. Поэтому у тебя, Рудя есть выбор. Берешь на себя свое дело, и еще то, что тебе общество скажет. Тогда живи спокойно, и на зоне у тебя проблем не будет. Нет — спросим как с понимающего.

Рудаков молчал. Он не столько испугался, столько чувствовал полнейшее безразличие, словно речь шла не о нем, а о каком-то постороннем человеке.

— А не много ли ты на себя берешь, Святой?

Голос был негромкий, но необыкновенно сильный, и прозвучал он в наступившей тишине подобно удару грома.

Рудаков обернулся. Говорил поднявшийся с койки человек, имевший весьма и весьма яркий и необычный вид. Из одежды на нем были оранжевые шорты и тапочки-вьетнамки, все тело покрыто синими татуировками, среди которых выделялись звезды на коленях и маршальские погоны на плечах.

— Ты что, Ночь? — удивился Святой. — За фраера подписываешься?

— Следи за базаром, — отрезал Ночь, который, по всей видимости, пользовался серьезным авторитетом среди сокамерников, — ты тут про понятия речи вел, а подписать фраера на что собираешься? Операм сдать? Да и какое твое дело, какие непонятки у него с Ахмедом случились?

— Слушай, Ночь, тут дело не простое. Малява есть серьезная…

— Малява, говоришь? А кто маляву подписал? Имена назови людей уважаемых, и тогда рассудим. Ахмедова братва подписалась? Сами не могут с фраером разобраться? Или кто-то еще? С каких пор по маляве все решается? Бал сход, Была стрелка, было решение? Ты скажи, не стесняйся. Если решение авторитетное — выполним, а если ты хочешь по беспределу вопрос решить, так это посмотреть надо. Ты же здесь сам про понятия базар ведешь.

Слова Ночи явно задели Святого. Голос его стал отрывистым и резким, а взгляд — тяжелым.

— Я, Ночь, смотрящим тут стою и вопросы решаю. Ты, конечно, в авторитете, но здесь не зона, и правила здесь свои.

— Что ты такое базаришь? Понятия — они везде понятия. Ты что, считаешь, с операми на зоне нельзя кентовать, а здесь можно? И не простой это фраер, не баклан пустой. И потом… Я же знаю, от кого эта малява. И ты знаешь, с кем я по жизни. И как ты мог подумать, что я сдам фраерка? Так ведь, Святой?

Святой встал с койки, глаза его наливались кровью, а на шее вздулись вены. Здоровый он был, очень здоровый. Но и Ночь выглядел серьезно: жилистый и гибкий как плеть. Так и смотрели они друг другу в глаза, испытывая, чей дух сильнее, кому суждено верх держать в споре.

Перемена произошла неуловимо быстро. В одну секунду глаза Святого словно подернулись дымкой и замерли, а голос неожиданно приобрел кокой-то неуловимо знакомый тембр. Рудаков оглянулся. Ночь стоял в трех шагах с таким же гипнотически-отсутствующим выражением.

Не меньшие изменения претерпела и речь этих двух авторитетных и очень серьезных людей. Куда-то делись слова — атрибуты блатного жаргона, а манера изъясняться стала неожиданно литературной и даже местами изысканной.

— Итак, — заявил Святой, — вы утверждаете, что я не имею права предпринять те действия, которые сочту необходимыми? Напоминаю, что лицо, определенное нами как арбитр, именно мне поручило провести все работу. Поэтому попытки противодействия я считаю недопустимым вмешательством.

— В чем же нарушение? — ответил Ночь. — Я всего лишь слежу за этическим равновесием. Если у вас есть планы — это ваше право. Не забывайте, что я очень внимательно фиксирую каждый случай нарушения этики, заметьте — вашей же этики. Мои руки развязаны, я не просто имею право, а даже обязанность противодействовать.

— Этика! От кого я слышу про этику?! Вы ухитряетесь извратить даже это понятие!

— Извратить? Как бы ни так. Я всегда даю свободу при трактовке этических норм — но я и не скрываю это. Вы же, по сути, делаете то же самое, но утверждаете о незыблемости принципов того, что ты называешь добром. Это ли не демагогия?

— Принципы добра незыблемы, и вы это знаете.

— Великолепный прием! Объявить собеседнику, что он знает о ваших утверждениях, и, стало быть, согласен с ними. Разочарую — это не так.

— И у вас есть доказательства?

— Разумеется. Помните Всемирный Потоп? Несомненно, он был организован исключительно из соображений высокого добра.

— Еще один вариант демагогии! — воскликнул Святой. — Вы же прекрасно знаете различие между духовным и бытовым пониманием добра!

— Да что вы говорите! — ехидно вопросил в ответ Ночь. — Вы уже разделяете эти понятия? Так и объясните своим последователям! И объясните, кстати, что нужного результата Потоп не принес — погрязшее в грехе человечество не стало лучше. Можно сказать, что зло пробралось на ковчег. Или придется признать, что наводнение — всего лишь случайность.