Кирилл Манаков - Хроники последнего лета

Тут Иосиф Давидович совсем запутался в изложении непростых мыслей и замолчал. Наташа ничего не поняла, но заверила, что все будет понимать обязательно правильным образом.

Однако же Дискин выглядел расстроенным. Наташа решила, что всегда плохо думала об этом человеке, а пришла беда, и именно он первым предложил помощь, и какую! Она почувствовала, как на глазах выступают слезы, а к горлу подкатывает комок.

— Спасибо вам, — сказала Наташа и расплакалась.

Иосиф Давидович необыкновенно смутился.

— Что вы, что вы, Наташенька! Это мой долг. Вы не знаете всего, и, возможно, никогда не узнаете… Может быть вы еще перемените мнение обо мне, но, поверьте, я сделал все, что мог!

Наташа снова не поняла смысл горячей речи и в ответ улыбнулась сквозь слезы. Дискин подозвал официанта, велел принести воды, протянул ей салфетки и принялся всячески утешать.

Когда вернулся Брик, Наташа была уже спокойна и даже смеялась забавным рассказам Иосифа Давидовича о его первой поездке в Израиль.

— Посмотрите внимательно, — серьезно сказал адвокат и положил на стол толстую пачку бумаг, — это мой контракт.

Наташа пробежала глазами по первой странице, но ей никак не удавалось сосредоточиться на смысле юридических терминов.

— Позвольте!

Дискин забрал у Наташи контракт, нацепил очки, сразу придавшие ему солидный вид, и погрузился в чтение. В некоторых местах он переспрашивал Брика, и тот подробно и обстоятельно разъяснял смысл написанного. Иосиф Давидович удовлетворенно кивал головой и читал дальше. Но ближе к концу адвокат и Дискин сцепились по поводу несущественного, на взгляд Наташи, пункта. Спор был настолько яростным, что она даже забеспокоилась, как бы солидные господа не накинулись друг на друга. Однако все разрешилось мирно: Брик пошел на уступки, принял дискинские изменения и отправился перепечатывать контракт.

Иосиф Давидович выглядел так, словно одержал крупную победу.

— Не волнуйтесь, Наташа, адвокаты, конечно, пройдохи, но и мы с вами не лыком шиты. Верно?

— Верно, — согласилась Наташа.

— Ну, вот и чудненько. Сейчас придет Илья, подпишем бумаги, и совсем скоро все будет хорошо. Как прежде.

Московские события последних дней и переживания героев заставили нас на время забыть о злоключениях сенатора Макдауэлла. Он пережил сильнейшее нервное потрясение после встречи с Добрым-Пролёткиным, но не таков был Арчибальд дабл Ю Макдауэлл, потомок первых английских колонистов, чтобы опустить руки и признать поражение. К тому же, высоко оценивая значимость собственной персоны и положение в обществе, сенатор понимал, что рядом находятся люди куда более значимые, и объяснить им, что неудача в России связана с причинами мистического характера, было бы весьма затруднительно.

Вернувшись домой, в старинное родовое поместье неподалеку от Бостона, Макдауэлл получил возможность привести в порядок мысли и спокойно все обдумать. Атмосфера домашнего покоя позволяла расслабиться. Усадьба в английском стиле, газон, вовсе не идеальный, а запущенный ровно настолько, чтобы показать естественность и близость к природе, чудесный подернутый ряской пруд с кувшинками, печально опустившие ветви к земле столетние вязы — все это напоминало о счастливом детстве и давало ощущение безопасности. А что, скажите, может быть лучше для спокойных размышлений?!

Сенатор сидел в кресле на лужайке, потягивал домашний лимонад и думал. В ногах дремал старый пес — некогда черный как уголь, быстрый как стрела и сильный как медведь, а теперь поседевший и слепой на один глаз. У бедняги не было сил поднять голову и отогнать назойливых мух. Как бежит время…

Возвращаясь к русским друзьям… Если исключить теорию о сверхъестественных способностях Доброго-Пролёткина — а исключить ее просто необходимо, так как предположение о чудесах допустимо только когда исчерпаны все традиционные научные объяснения — то остается версия об использовании коварным русским неизвестного технического устройства, обхитрившего американскую электронику и самого многоопытного сенатора. В этом случае приходится признать, что в Москве появились очень серьезные ребята с инженерной подготовкой экстра-класса. Да и сам Добрый-Пролёткин — превосходный артист и талантливый психолог. Оставалось досадовать на себя: надо же, попасться в примитивную ловушку, потерять самообладание и с позором покинуть поле боя! Макдауэлл привык называть вещи своими именами, даже если это больно било по самолюбию — именно трусливое и позорное бегство, и ни что иное.