СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Ужинали в доме стратига Никифора, который был и судьей, и верховным военачальником. Никифор раздобрел, ибо любил плотно поесть, но крупные, крепкие руки и все еще сильные, хотя и тяжеловатые ноги свидетельствовали, что он был хорошим воином, уверенно поднимавшимся по лестнице жизни — впрочем, здесь пригодилось, конечно, и родство с Вардой и императором. Обильный ужин после длительного морского путешествия развязал языки, головы помутнели. Первым встал Константин, за ним Мефодий, ученики, архиепископ Георгий. Остался только императорский асинкрит, родственник стратига.

— Все предусмотрели?

— Все, владыка...

Фотий, прощаясь, помахал рукой митрополиту Сиракуз и остался наедине со своими тревогами. Сторонники Игнатия отлучили его, предали анафеме. Ответ папы был туманным. Впрочем, там, где речь шла об избрании Фотия, он был достаточно ясным: Николай считал, что вряд ли можно за шесть дней пройти духовные саны от низшего до высшего. Папские посланцы приехали проверить это странное восшествие, но и патриарх не дремал: устроив легатов на лучшем постоялом дворе, куда вхожи были только «свои», он изолировал их от сторонников Игнатия. За сомнительными людьми установили наблюдение. Изоляция была осуществлена достаточно откровенно и грубо, чтобы папские легаты поняли: пусть не ждут ничего хорошего, если захотят добиваться встреч с Игнатием. Митрополит Сиракуз Григорий был душою собора, на котором предстояло вторично свергнуть Игнатия или в его присутствии подтвердить решение прошлого собора. Прежний глава церкви ожидал приглашения, находясь в одном из монастырей недалеко от столицы. «Что он делает вот в эту минуту?» — думал Фотий, стоя у окна. Патриарх смотрел на противоположный берег и каменные зубцы стен под серым небом, на воду Босфора, утратившую свой блеск и как бы отражавшую его собственные тревоги и опасения. Ссутулившийся лодочник сел за весла и, словно одинокая утка, поплыл куда-то, растворившись в неясной дали. Приползли вечерние тени и залегли в складках черной рясы патриарха. Дикая герань в глиняной чашке на столе привлекла внимание Фотия. Протянув руку, он оторвал свежий листок и долго растирал его между пальцами. Приятный терпкий запах разнесся по кабинету. Он напомнил о монастыре святого Маманта. Каждое утро игумен монастыря присылал Фотию свежий букетик этого дикого, но приятного цветка и подробные сведения о сторонниках Игнатия. Их оказалось немало. По приказу кесаря удвоили число дозорных у городских ворот, включив туда и представителей церкви, которые должны были следить, кто приходит и уходит из города. Самых ярых единомышленников Игнатия, братьев Иоанна и Киприана, из районов, Граничащих с сарацинскими землями, задержали по пути в Константинополь. Люди из старой Эллады тоже куда-то пропали, и о них ничего не было известно. Не слышно было и об архиепископе Херсонеса, Георгии. Фотий надеялся, что его либо вразумило слово Константина, либо навеки успокоила десница асикрита. Все делалось для того, чтобы на соборе не было сторонников Игнатия, но если кто-нибудь и смог бы проникнуть туда, голос его остался бы голосом вопиющего в пустыне... Основательно подготовил дело сиракузец. Ему заранее известно было, кто когда выступит и что скажет. Расправу собирались учинить ошеломляющую, окончательную. Представителям папы придется тогда сообщить Николаю о полном единстве константинопольского духовенства, возглавляемого Фотием. Долго прикидывали заговорщики, когда предоставить слово папским легатам, если они его попросят. Дать вначале — содержание послания Николая может испугать духовных лиц. Возвышенное, назидательное, с множеством пожеланий и напутствий, оно могло отрицательно повлиять на ход дела. Решили пойти на переговоры с легатами. Григорий Сиракузский предложил попробовать подкупить их. Он уже ходил по этой дорожке, когда ему самому надо было искать защиту в Риме. Тогда Игнатий выдвинул против него обвинения. Григорию помог Захарий, епископ из Акани, который теперь прибыл в Константинополь — за немалые деньги, разумеется. Рука, привыкшая брать, и на этот раз не устоит перед искушением, если оно будет, конечно, достаточно сильно.

Воспользовавшись временным отсутствием Радоальда, второго папского легата, Григорий посетил Захария. Он застал его, когда тот, полулежа на ворсистом ковре, пробовал какие-то напитки янтарного цвета. На медном подносе красовались соленый миндаль, сушеный инжир, сочные апельсины. Капля янтарного сока была и на бороде епископа. Увидев Григория, он только слегка приподнялся, поудобнее устраивая подушку за спиной. Сиракузец сел, не ожидая приглашения, поздоровался и принялся за миндаль.