СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Николай сидел на своем обычном месте, молчаливый и сосредоточенный. Во второй раз слушал он признания Захария и все не мог избавиться от чувства отвращения. «Продаться врагам за несколько мошон золота! И он был моим слугой, защитником божьей истины. Вот современный Иуда, только купленный не за сребреники, а за золотники». Папа поднял голову, оглядел епископов. Сколько их завидуют сейчас Захарию? Например, вот этот сухопарый, что смотрит исподлобья, как уличный вор. Он продаст папу и за половину Захариева золота. Хорошо знает его папа: сухопарый в свое время обобрал монастырь Климента Римского в низовье Луары. Шум тогда поднялся до небес, но плуту удалось избежать божьего суда — деньги нашлись в его саду, подброшенные под старые вербы. Недалеко ушел от того вора и епископ Кёльна — Гунтар. За деньги он продал бы родную мать и отца, хорошо еще, что их вовремя призвал к себе господь... На папу произвела впечатление высокая фигура трирского епископа Титгауда. Его овальная голова была похожа на большое куриное яйцо. Лицо казалось белым в сумерках зала и могло смертельно утомить, как утомляет скучное, голое и ровное поле, где взгляду не за что зацепиться. Папа долго глядел на него, будто видел впервые. Титгауд столь увлеченно слушал самобичевания Захария, что нижняя губа у него отвисла, и с нее опускалась тонкая, будто осенняя паутина, слюна. Рядом сидел архиепископ Реймса Гинкмар. Угрюмый, тяжелый взгляд, излучающий мысль и волю. С таким надо дружить, не дай бог поссориться — будет охотиться за тобой до гробовой доски. Папа и Гинкмар были когда-то недалеки от распри, но вовремя одумались. Теперь они стояли на одной платформе и у них были общие враги.

Реймский архиепископ выступил первым после Захария, и его слова обрушились, словно небесный гром, не знающий пощады.

Он настаивал на снятий Захария с епископского поста.

И его требование поддержали... Первым был папа.

Затем Синод приступил к рассмотрению и толкованию протоколов последнего собора в Константинополе. Там, где чтецу следовало оттенить написанное, папа поднимал палец, а Анастасий делал заметки об этих местах в какой-то книге. Собор охарактеризовали одним словом — незаконный. Фотий незаконно сел на престол главы церкви, незаконно, без папского разрешения, созвал собор, незаконную форму приняло участие папских легатов, задачей которых было не представлять папу, а делать нечто совсем другое. По мнению участников Синода, Фотию надлежит немедленно покинуть патриарший престол, а если он не уступит свое место законному патриарху, Игнатию, его ожидает самое худшее — анафема. Никто не говорил о «свержении», ибо Фотий был избран не по канонам. Все сделанное им как патриархом Синод не пожелал признать, ибо он узурпировал власть. Особенно досталось Григорию Сиракузскому, соратнику Фотия, искусителю папских послов. У папы были с ним старые счеты. В глазах Николая он был духовным лицом его диоцеза, переметнувшимся на сторону константинопольской церкви. Вряд ли папа мог простить такого человека. Мелкие хитрецы особенно сильно раздражали его. Поэтому он не смог сдержать улыбки, когда услышал резкие слова Гинкмара:

— Лишить Григория епископства и предать анафеме... если не подчинится.

— Предать анафеме по божьей воле! — кивнул папа.

Теперь миру следовало узнать решения Синода. Скорописцы столь старательно переписывали их, что столы были испачканы чернилами, а свечники не успевали приносить новые свечи. Все церкви одновременно с решениями получили и наставления, как относиться к лжепатриарху Фотию. Папа не мог простить бывшему императорскому секретарю незаконное восшествие и стремление разделить всемирную славу с ним, истинным представителем отца небесного. Не мог простить и направления братьев в Моравию. Константин и Мефодий уже выехали из Константинополя, но где они сейчас — папа не знал. Успокаивала мысль, что Людовик Немецкий легко подавит глупое упрямство моравского князя, а тем самым поставит крест и на надеждах Фотия. Послы Людовика заявили, что болгары не прочь принять крещение, а их хан, Борис, обещал императору обратиться за помощью к Риму. Если это случится, папа будет безгранично доволен. Такая страна, как Болгария, может стать под его духовной властью и контролем карающим мечом, занесенным над головой Византии. Тогда Фотию не останется ничего другого, как пойти на поклон. Николай почти зримо представил себе позор константинопольского патриарха. Сначала он заставит его, словно попрошайку, подождать у ворот Латерана, пока не соберутся все епископы. На Синоде он надолго поставит его на колени, пусть потеряет сознание от истощения, остальное — потом...