Джон Ридли - Путь к славе, или Разговоры с Манном

Он был крупной звездой. Он обладал всем, чего только может пожелать человек. Так какая разница, что они о нем думают? А для него это было важно. Для него это было важнее всего на свете — важнее денег, важнее славы, важнее любовных связей с женщинами любых цветов кожи.

Глядя на Сэмми, я поклялся себе, что когда достигну его уровня, то перестану заботиться о том, чтобы меня любили. Мне это будет безразлично.

Между тем раздавалась какая-нибудь реплика, и Сэмми вдруг срывался с места, заведенный неутолимым желанием снова быть перед толпой, и мчался обратно на сцену. И я слышал из-за занавеса гром аплодисментов, благодаривших его за какой-нибудь очередной из тысячи способов развлекать публику, которыми он владел.

Потом шоу перерастало в частную вечеринку, которая проходила в одном из просторных номеров «Сэндз», вход куда был строго заказан всем, кто не являлся членом Клуба друзей Фрэнка Синатры или не состоял, по крайней мере, на шестьдесят процентов из ног и на сорок — из груди. Помещение было заполнено дымом и праздными улыбками. Звезды сидели там вперемежку с мафиози и политиками, там же покупались и оплачивались выборы. Миллионом — буквально — в мешке. Там собравшихся развлекали не профессиональные развлекатели, а старлетки или куколки, мечтавшие стать старлетками, и девицы из хора, которым хотелось, чтобы их заметили, и просто старые проститутки, проспиртованные и всегда готовые к маленьким услугам.

Я бы солгал, если бы сказал, что ни разу не участвовал во всем этом. Изредка участвовал. Но чаще всего — нет. Не то чтобы я был совсем против развлечений такого рода, но у меня уже была девушка. Вдобавок у меня была привязанность на стороне. У меня была Лилия.

Когда я в первый раз позвонил ей и пригласил на «Саммит», она была непредсказуема как обычно. Может, она придет. Может, нет. Если захочет, то да. А может, придет, даже если не захочет.

В первый день шоу я себя ненавидел: я только и делал, что тревожился — придет она или не придет, я боялся отлучиться из комнаты, чтобы не пропустить ее звонок из холла, но никакого звонка так и не последовало. Я ненавидел себя за то, что вообразил, будто меня с ней могло связывать нечто большее, чем одноразовая интрижка. Я презирал себя за то, что вообще позволил Лилии позариться на меня — ведь я так сильно и так преданно любил Тамми.

А потом, уже со сцены, когда в зал все еще продолжало ломиться и проталкиваться людское стадо, я заметил ее в первом ряду — и моментально все мои прежние мысли и чувства смел мощный порыв желания.

Между съемками у Лилии бывало свободное время, и она — несмотря на свою переменчивую натуру — решила проводить его со мной. Причем почти все свободное время. В ту первую неделю представлений она каждую ночь сидела в центре первого ряда, и ее лицо было первым, что я видел по утрам. В промежутках Лилия знакомила меня с игрой за столами, и никаких возражений со стороны расистов, которые раньше с готовностью выпроводили бы меня за дверь, не звучало. Пока продолжался «Саммит», обо всех выпадах против цветных в Лас-Вегасе забыли — пускай на время. Слишком много чернокожих дарований приехало в город, чтобы побывать на шоу, — Нэт Кинг Коул, Лина Хорн, Гарри Белафонте, — так что администрации не к лицу было придираться, кто им деньги подкидывает. А поскольку тут за всем стоял Фрэнк, никто не рисковал быть пойманным с поличным на какой-нибудь расистской чепухе. Я проходил в казино открыто и свободно, как всегда и мечтал, и это было гораздо лучше, чем когда-то рисовалось в мечтах. Я входил в казино с Лилией Дэви, обвивавшей мою руку.

Первое, что я освоил, первое, чему она меня научила, была последняя и единственная игра, в которую я когда-либо играл: рулетка.

— Простейшая из игр, — заявила Лилия, пока я глазел на тридцать шесть цифр, на зеро и двойное зеро, окруженные кольцом ставок. — Просто ставишь на боевые цифры.

— Это какие же?

— С десятки до пятнашки и тридцать три. Они на равном расстоянии лежат.

— А какая разница? Я хочу сказать, рискуешь-то всегда одинаково?

Вместо ответа на мой вопрос Лилия выложила две сотни баксов на стол.

— Черные, — сказала она, и крупье обменял ее деньги на пару стодолларовых фишек. Их Лилия поставила на двадцать три, красные.

— Черные внутри! — объявил крупье.

— А как же боевые цифры? — спросил я.

Лилия достала сигарету.

— Дай-ка огня.

Я вынул ее зажигалку, которая по-прежнему оставалась у меня, и выполнил ее просьбу.