Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

Когда солнце над парком стало клониться вниз, она пошла домой, приняла душ, заказала по телефону суши и поставила на DVD-проигрыватель сериал «Безумцы». Оставалось досмотреть третий сезон. Гортензии очень нравился Дон Дрейпер. Он тоже был so british.

Она выключила телевизор в три часа ночи.

«Где же, черт побери, — подумала она, — этот дощатый мостик?..»

Среди ночи позвонила Зоэ.

— Это опять ты?

— Это очень серьезно. Звонила мама. Они с Филиппом в какой-то церкви. Она пела от радости! Она сказала, что очень-очень счастлива и хочет мне сказать первой. Как ты думаешь, они теперь поженятся?

— Зоэ! Ты знаешь, который час? Тут шесть утра!

— Ой! Я неправильно подсчитала.

— Я спала!!!

— Слушай, Гортензия, но почему она звонит из церкви?

— Мне плевать, Зоэ! Какая разница? Не мешай мне спать, мне завтра на работу!

— Я пишу новую книгу, — сказала Жозефина. Они сидели с Филиппом в обнимку под большим платаном на лужайке у церкви.

— Можешь писать ее здесь.

— А Зоэ?

— Она будет ходить во французскую школу.

— У нее есть мальчик.

— Я ей куплю проездной на «Евростар», будет ездить к нему когда захочет. Он тоже может к нам приезжать.

— А Дю Геклен?

— Дю Геклена будем выгуливать здесь в парке. Знаешь, какие в Лондоне красивые парки!

— А университет? Не могу же я вот так все бросить…

— Жозефина, от Лондона до Парижа два часа на поезде! Тоже мне! Прекрати на все говорить нет. Скажи да.

Она запрокинула голову и поцеловала его. Он сжал ее крепче.

— Много у тебя еще контраргументов?

— Нет, ну просто…

— Хочешь остаться на склоне лет в гордом одиночестве?

— Нет.

— Что ты будешь делать одна? Ты же говорила, что жизнь как вальс и надо танцевать, когда приглашают. — Филипп уткнулся лицом ей в волосы. — А вальс танцуют в паре.

— Верно.

— Так давай танцевать вместе, Жозефина. Мы и так уже слишком долго тянули.

Раз вечером, в начале августа, Гортензия вернулась с работы домой. Джулиан приглашал ее поужинать, он хотел прочесть ей свой новый рассказ. Но Гортензию не занимала история о девушке, которая так настрадалась в детстве, что теперь убивала всех своих любовников столовым ножом. И она вежливо отказалась.

Было очень жарко, 88° по Фаренгейту, и девяносто девять процентов влажности. Гортензия решила было дойти пешком, но не прошла и трех улиц, как сдалась и подозвала такси. Дома она приняла душ и улеглась на белом диване со стаканом лимонного сока с медом и со льдом. Она раскрыла альбом Матисса и собиралась поизучать цветовую гамму. На следующее лето она подумывала нарисовать коллекцию «Фруктовый салат».

По радио играли Майлза Дэвиса. Она лениво переворачивала страницы, потягивала лимонный сок, наслаждалась красками Матисса. Какой отличный будет вечер, подумала она и отпила глоток за первых поселенцев, которые строго глядели на нее с гравюр. «Ну а что, в конце-то концов, — ответила она им на немой укор. — Я только и делаю, что работаю! Могу я передохнуть? Вот как раз проведу вечерок за ничегонеделанием».

Ничего не делать…

Она поглубже устроилась на диване, вытянула ногу, потом другую… И так и замерла.

Ее понемногу охватило ощущение тревоги, дискомфорта. Сердце сжималось, было трудно дышать. Гортензия подумала, что это просто неудобная поза, повернулась так, сяк… Но сердце стучало все сильнее, все чаще. В голове снова зазвучала та же песня, что в лимузине, когда она только приехала: «Нью-Йорк, Нью-Йорк, Гэри, Гэри…» Слова отдавались гулко, как барабан.

Гортензия выпрямилась и произнесла вслух:

— Мне надо с ним увидеться. Мне совершенно необходимо его видеть!

«Зоэ права! Он знает, что я в Нью-Йорке, что у меня есть его адрес, он подумает, что я не хочу его видеть.

А я хочу!

Этого, остроносого, мне целовать не хотелось. Хотя он в своем роде неплох. Но чем ближе я к нему подступалась, тем больше думала: это не Гэри, нет. А мне до смерти хочется поцеловать Гэри.

Поцеловать его!»

Она снова отпила лимонного сока и одернула себя: «Это все жара. Наверное, мне напекло голову, пока шла с работы. Что со мной такое?..» Но песня в голове не смолкала, и уже не про Нью-Йорк, а только про Гэри. Громко, требовательно. И звучала она не только в ушах, но и стучала в груди, гудела в ногах. Гортензия задыхалась. Она откинулась назад и глубоко вдохнула.

— Хорошо, — продолжала она вслух, — согласна, я боюсь его видеть, боюсь влюбиться. Но похоже, я уже… Уже влюблена в него. Я влюблена в Гэри.