Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

«Отлично, — прикинула Гортензия, — как раз успею разобрать вещи, принять душ и выпить кофейку». Усталости она не чувствовала. Наоборот, ей от возбуждения не сиделось на месте.

Она открыла холодильник и обнаружила банку peanut butter [86] Арахисовое масло (англ.). , бутылку апельсинового сока, пакет с нарезанным хлебом, два лимона и пачку сливочного масла «Ленд-О’Лейкс» с улыбчивой девочкой-индианкой на упаковке. За спиной у нее была зеленая-презеленая лужайка и голубое-преголубое озеро. Девочка выглядела мило и дружелюбно. У нее были большие черные глаза, две черные косички, на голове ярко-бирюзовая повязка с пером и образцовое пестрое платьице. Гортензия ей подмигнула: «Nice to meet you, индианочка!» Ее так и подмывало нести всякий вздор. Она включила телевизор, как раз шли новости. Журналисты говорили ужасно быстро, ни слова не разобрать. И какой странный у них акцент, американский. Будто они все говорят в нос, режет слух. Гортензии действовал на нервы этот гнусавый выговор. Полипы у них, что ли?.. Она выключила телевизор.

Фрэнк Кук явился за ней ровно в семь. Спросил, не нужно ли ей чего-нибудь.

— Огромный гамбургер и кока-колу! — потребовала она, глядя ему прямо в глаза.

Они отправились в PJ Clarke’s, на углу Третьей авеню и Пятьдесят пятой улицы, — самый старый бар в Нью-Йорке. Двухэтажное здание из красного кирпича было построено еще в 1898 году. Здесь подавали лучший острый соус и нежнейшие, сочные гамбургеры в специальных корзиночках, с картошкой фри до краев и кольцами жареного лука, сладкими, как леденцы. На старом граммофоне крутились старые пластинки. Официантки были все как на подбор блондинки с безупречной, волосок к волоску, прической и ослепительной белозубой улыбкой. Мужчины в рубашках с закатанными по локоть рукавами пили пиво из высоких кружек. Скатерти и салфетки были в красно-белую клетку. Из-под красных абажуров лился теплый желтый свет.

«Сюда, — решила Гортензия, — я буду ходить регулярно».

На работу ей нужно было каждый день к десяти утра.

Фрэнк Кук отвез ее в офис и показал, где она будет сидеть: огромная комната, как в чертежной студии, широкий стол у окна, линейки, карандаши, угольник, циркуль, ластики, цветные фломастеры, акварельные краски, гуашь, плотная белая бумага, блокноты в клетку… В комнате человек десять художников. Они рисуют модели, которые отправляются прямиком в ателье, а оттуда — в магазины. Ограничений никаких. Можно рисовать все что угодно, лишь бы вписывалось в коллекцию и пользовалось успехом.

— Не зажимайтесь, рисуйте, выдумывайте что хотите. А я уж как-нибудь отберу.

Он познакомил Гортензию с остальными. Такие же юноши и девушки, как она, тоже рисуют и раскрашивают.

Была там, например, Салли — приветливая и добрая девчонка. Она предпочитала женщин и рисовала аксессуары. Она так и поедала новенькую глазами. В первый день пригласила ее вместе пообедать. Потом предложила ходить ей за покупками и убирать у нее дома. Гортензия вежливо ответила, что девушек не любит. Взгляд голубых глаз Салли потемнел. Гортензия поспешно добавила: в смысле не любит спать с девушками. Она не знает, как с ними физически обращаться, что с ними делать в постели.

— Ой, — ответила Салли, — да тебе ничего делать не придется, я все сделаю сама! Ты со мной еще передумаешь!

Но Гортензия снова вежливо отказалась.

— Мы все равно можем вместе пообедать. Я, собственно, ничего не имею против лесбиянок, — добавила она, чтобы смягчить отказ. — И вообще я думаю, что надо разрешить всем жениться на мужчинах, на женщинах, кто на ком хочет. Главное, чтобы по любви. Если человек любит бездомную кошку, то и на ней пускай женится. Лично меня это не шокирует.

Салли насупилась. Пример ей явно не понравился.

— Ясно, — сказала она, — ты себя ставишь выше меня. Конечно, людям всегда надо себя с кем-нибудь сравнивать, быть лучше других… Сразу кажешься себе такой важной персоной…

Гортензия решила не оправдываться и снова принялась за рисунок.

Японец Хироси жестоко страдал от жары. Все свободное время он бегал принимать душ. Он не выносил даже намека на запах тела. Он регулярно удалял волосы на груди и руках и спросил Гортензию, нравится ли ей, когда мужчина содержит себя в такой чистоте. Та ответила, что легкий человеческий запах в мужчине ей не претит. Свой запах, такой, по которому сразу понимаешь, кто это, если уткнешься ему в шею носом. Но конечно, это должен быть запах чистоты, уточнила она, потому что в глазах Хироси отчетливо читалась брезгливость.