Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

— Ну а ты? — как раз поинтересовалась она. — Чем сейчас занимаешься?

— У меня большой проект, — напыжился Шаваль.

— А-а, — с напускной небрежностью протянула Гортензия.

Шаваля это задело за живое. Она ему не верит!.. Как все тщеславные торопыги, он уже видит обещанное богатство у себя в кармане. И не обращая внимания на голос рассудка, — подумай он минуту, он бы держался куда осмотрительнее, — он бросился вперед очертя голову.

— Не веришь?

— Нет, почему же. — Но Гортензия всем видом выражала, что не верит ни единому слову.

— Проект очень денежный! Между прочим, не далее как вчера вечером я как раз заказал «мерседес»-кабриолет. Последняя модель.

— И впрямь денежный, — равнодушно заметила Гортензия, уткнувшись в меню десертов.

Она сосредоточенно выбирала между малиновым крем-брюле и фирменным пирожным с фруктовым муссом. Что он посоветует?

— Вижу, ты не воспринимаешь меня всерьез…

— Ты уже выбрал пирожное? Или ты не будешь? Никогда не знаю, что заказать… Здесь все так вкусно…

— Ты считаешь, что на мне можно ставить крест? Мне больно это видеть, Гортензия!

— Ничего подобного… Слушай, скажу тебе прямо. Мы тут разговаривали с Марселем, и, насколько я поняла, момент в делах сейчас довольно напряженный… По крайней мере, с его слов. А вы ведь работаете в одной сфере, нет?

— Вот тут-то ты, красавица моя, и заблуждаешься. Я теперь работаю в финансовой сфере. В высших кругах! Провожу операции, спекулирую…

— На собственные средства?

— Скажем так, средства есть.

— И рассчитываешь хорошо заработать?

— Более чем.

— Не скрою, меня это интересует. Я хочу создать собственную марку, и мне нужны будут деньги. Нужен инвестор с солидным бюджетом, который готов меня поддержать.

— К твоим услугам!

— Слушай, Брюно…

Услышать свое имя в устах Гортензии для Шаваля было слаще музыки. В пору, когда они встречались, она называла его только по фамилии. Ни о какой нежности между ними не было и речи. «Секс и деньги, ясно?» — отрезала она как-то, когда он решился заявить, что сходит по ней с ума.

— Послушай, Брюно, — заговорила Гортензия, отчетливо выговаривая каждый слог, словно обкатывала его в рту, и облизнула губы. — Я говорю серьезно, а не так, абы что…

— Я тоже!

— Надеюсь… Потому что мне до смерти надоело, когда человек хвалится-хвалится, а как попросишь материально поддержать, сразу сдувается. Языком болтать легко! Но судят по делам, а не по словам…

Ей пришло в голову, как вызвать Шаваля на откровенность.

— Ты имеешь в виду кого-то конкретно?

— Да, и ты его знаешь. Я очень на него зла, просто ужасно!

— Скажи мне, кто это, и я его немедленно убью! — предложил он полушутя-полусерьезно.

— Знаешь, что я скажу… Если придумаю, как его обчистить, обдеру как липку без всяких угрызений совести. Да он и не заметит! У него денег куры не клюют! А мне осточертело перебиваться с копейки на копейку, Брюно… У меня столько задумок, столько планов… Но что прикажешь делать без денег? А помочь мне никто не хочет. В этом году я лучшая студентка на курсе, я нарисовала несколько моделей, которые взяли крупные марки… Только мне это ничего не принесет! Ни гроша! А когда я обращаюсь к человеку, у которого денег завались, и прошу одолжить немного… Заметь — не подарить, одолжить! Я все верну до цента! Так нет, он не хочет. Говорит, мне еще рано, у меня, дескать, молоко на губах не обсохло. Ненавижу его, ей-богу, ненавижу!

— Успокойся. — Шаваль чувствовал себя настоящим мужчиной, сильным и надежным.

— Какой, спрашивается, толк иметь кучу идей? Куда мне их девать? Если у меня нет ни копейки, чтобы провести все это в жизнь?.. — Гортензия яростно стукнула кулаком по столу.

— Я тебе помогу, обязательно помогу.

В ответ она раздраженно вздохнула. К столику подошел официант. Гортензия с усталым видом заказала фруктовый пирог и копченый чай. Официант записал и удалился.

— Не хочу стать девчонкой на побегушках, — пробормотала Гортензия себе под нос, но так, чтобы Шаваль расслышал.

— Терпение, — проговорил он, — терпение!

Шаваль так разволновался, что ни на секунду не заподозрил обмана. С былой фатовской самоуверенностью он полагал, что блудная овечка вернулась — она не может без него, ей снова хочется вкусить с ним плотских утех. От этой упоительной мысли у него раздувались ноздри, ширилась грудь, кружилась голова, мешался рассудок. Чтобы четко все уяснить, он решил переспросить:

— У кого ты просила денег?