Иэн Макьюэн - Сластена

— Простите, что говорю об этом, и не хочу обидеть Макса, но если я работаю непосредственно с ним, мне хотелось бы узнать, можно ли прояснить мой собственный статус.

Питер Наттинг снова сел.

— Моя дорогая девочка, что вы имеете в виду?

Я стояла перед ним в позе смирения, как некогда перед отцом в его кабинете.

— Для меня это большая честь. Дело Хейли кажется мне замечательным и к тому же довольно деликатным. В известном смысле, вы поручаете мне вести Хейли. Я считаю, что это признак большого доверия. Однако вести агентов… Видите ли, мне бы хотелось понимать, в каком положении я это делаю.

Последовало смущенное молчание того рода, которое только женщина может вызвать в компании мужчин.

Наттинг пробормотал:

— Да, да, конечно…

Он в отчаянии обернулся к Таппу.

— Гарри?

Тапп положил золотой портсигар во внутренний карман пиджака и встал.

— Все просто, Питер. Вы и я сходим вниз после ланча и поговорим с отделом кадров. Я не предвижу никаких возражений. Сирина может быть повышена до должности помощника референта. Уже давно пора.

— Ну вот видите, мисс Фрум.

— Спасибо.

Теперь мы все стояли. Мне показалось, что Макс смотрит на меня с уважением. В ушах у меня звучала музыка, подобно многоголосому хору. Я прослужила в конторе всего девять месяцев, и хотя повышение мое произошло достаточно поздно, по сравнению с другими членами моего набора я достигла самой высокой для женщины должности. Тони бы мной гордился, он бы повел меня на праздничный обед в свой клуб. Может быть, в тот же клуб, куда ходит Наттинг? Самое меньшее, что я могла сделать, подумалось мне, когда мы гуськом выходили из кабинета Таппа, это позвонить матери и сообщить ей, что в Министерстве здравоохранения и социального обеспечения я делаю служебные успехи.

Устроившись в кресле поудобнее и поставив подле себя новую лампу, я взяла в руку закладку-фетиш. Рядом наготове лежал карандаш, точно я готовилась к семинару. Моя мечта сбылась — я изучала английскую литературу, а не математику. Материнские амбиции перестали надо мной тяготеть. На коленях лежала папка желто-оранжевого цвета со шнуровкой, с эмблемой королевской государственной канцелярии. Какая перемена! Какая честь принести домой папку. С первых же занятий в нас вбивали: папки с документами священны. Из папки не дозволено ничего изымать; папки не дозволено выносить из здания. Бенджамин проводил меня до главного входа, и на КПП его попросили раскрыть папку — удостовериться, что это не личное досье из канцелярии (хотя цвет совпадал). Он объяснил дежурному из подразделения П, что в папке — сведения общего характера. Но тем вечером мне было приятно думать о ней как о «досье Хейли».

Первые часы знакомства с его прозой оказались одними из самых счастливых за все время моей работы в МИ-5. Удовлетворены оказались все мои желания, кроме любовного, — я читала, я делала это во имя высшей цели, и это наполняло меня профессиональной гордостью. Вскоре я должна была познакомиться с автором. Испытывала ли я сомнения или нравственные колебания относительно всего замысла? Во всяком случае, не тогда. Мне было радостно думать, что задание поручили именно мне. Я полагала, что справлюсь. Я даже надеялась, что заслужу одобрение начальства с верхних этажей — а я любила похвалы. Спроси меня, и я бы принялась доказывать, что мы выполняем миссию тайного «совета по искусствам». Мы предлагали условия не хуже, чем у других.

Рассказ был опубликован в «Кеньон ревью» зимой 1970 года; в папке лежал номер журнала с чеком из книжного магазина на Лонг-Акр, в Ковент-Гардене. Героем выступал человек с помпезным именем Эдмунд Альфредес — университетский преподаватель средневековой социальной истории, который в возрасте сорока пяти лет, прослужив лет десять членом окружного совета, стал членом парламента от лейбористов, победив на выборах в сложном районе на востоке Лондона. По политическим взглядам он принадлежит к левому крылу своей партии и известен как «смутьян, интеллектуал и денди, отчаянный бабник и блестящий оратор», обладающий хорошими связями среди влиятельных членов профсоюза машинистов метро. У Эдмунда есть брат-близнец Джайлз, человек гораздо более мягкого нрава, викарий англиканской церкви, проживающий в пасторальной области Западного Суссекса, на расстоянии велосипедной прогулки от Петворт-хауса, где некогда творил Тернер. Его немногочисленная паства, состоящая в основном из пожилых местных жителей, собирается в «донорманнской церкви, где одна из древних неровных стен содержит палимпсесты саксонских стенных росписей — тут в вихре возносящихся ангелов изображен был страждущий Христос, и несколько неуклюжее изящество его фигуры свидетельствовало перед Джайлзом о тайнах, лежащих за пределами промышленного, научного века».