Оксана Робски - День счастья — завтра

— Боюсь. Но вы скажите, как мне лучше ответить, чтобы это было интересно вашим читательницам?

Она пошевелила ногами, как мне показалось, для того, чтобы юбка слегка приподнялась.

— Читателям будет приятно прочитать о том, как вы ее любите, и о том, что дома она совсем другая — хорошая хозяйка, добрая мать и любящая жена.

Рома отвратительно усмехнулся.

— Это как раз ее портрет. Я бы не смог сказать лучше.

Я глупо улыбалась. Попросила официанта принести мне вина.

Журналистка уехала, оставив на столе перед каждым из нас по визитной карточке.

Позвонила Катя. Попросила меня связаться с адвокатом Антона.

— Я не понимаю его намеков, Никит. Может, он денег еще хочет? Почему тогда сразу не сказать об этом?

— Я позвоню ему, Кать, не волнуйся. — Я думала о том, как выгляжу со стороны. Со стороны Ромы: такая милая заботливая подруга. Отлично. — Я все узнаю, и все, что возможно, сделаю. Все будет хорошо, я уверена.

Рома не спросил, в чем дело. Я рассказала сама.

Рома скептически пожал плечами. Как будто кто-то из моих друзей объелся черносливом.

Я постаралась не обращать на это внимания. Роме всегда не нравилась моя компания. Ну и ладно.

Главное — вот он, Рома. Мой муж. Насмешливые голубые глаза, вечная полуулыбка. Тщательно подобранный галстук и безукоризненно выглаженная рубашка. Ленивая развязность маменькиного сынка и продуманное равнодушие уверенного в себе мужчины.

Даже трудно представить, что когда-то он целую ночь простоял под моими окнами.

Официантка забрала тарелки и поставила перед Ромой белую чашку с дымящимся капучино.

Я обратила внимание на ключи, которые Рома по привычке бросил на стол.

— У тебя новая машина? — спросила я так, словно не было ничего страшного в том, что у моего мужа новая машина, а я не узнала об этом первая.

— Да, — Рома довольно улыбнулся, — Maserati.

Я почувствовала себя девушкой, за столик к которой подсел миллионер. Чужой и красивый.

Надо что-то делать. Что-то такое, чтобы он понял: он никакой не миллионер, а я не девушка.

Он — Рома, а я его жена. Его обожаемая жена.

Которая может делать что хочет. Например, сказать: «Мазерати?» Отлично, только ездить на ней буду я. Хорошо, Ром?"

— Кстати, я повысил тебе лимит на карточке.

Рома сообщил мне об этом небрежно, попробовав капучино.

«Рисуется, — подумала я, — разбогател наконец-то, а теперь рисуется».

— Не бросай меня, Ром, — попросила я жалобно.

— Тебе Артем звонил сегодня?

— Дай мне еще один шанс.

Рома не отрывал взгляд от своего кофе.

— Я не могу, — сказал он, словно чего-то испугавшись.

— Почему?

— Я устал, Оля. — Он смотрел в чашку так пристально, словно собирался погадать на кофейной гуще. — Это копилось много лет. Ты думаешь, я был идиот? Все эти твои поездки в Париж непонятно с кем, ночевки у подружек. Ты сама все убила. Все, что я к тебе испытывал.

В его голосе не было боли. Не было обиды. Претензий. Не было ничего, что предполагало бы мой ответ. Мои оправдания.

Только равнодушие.

Может, и убила. Но, полюбив меня однажды, почему бы ему не полюбить меня опять?

Я улыбнулась. Той улыбкой, которой улыбается женщина, снимая белье.

Можно воспользоваться старым проверенным способом — соблазнить его и забеременеть.

— Может, прощальный секс? — прошептала я ему в ухо. — С сексом-то у нас всегда все было нормально.

Я чуть-чуть дотронулась губами до его уха.

Рома отвернул голову:

— Прекрати.

Я разошлась. Я чувствовала себя воплощением сексуальности и женственности.

— Ты помнишь, как нам было хорошо? — спрашивала я в лучших традициях американской киноиндустрии.

— Никита, я не хочу тебя.

Я никогда не слышала этих слов, обращенных ко мне. Поэтому до меня даже не сразу дошел их смысл. Я продолжала улыбаться.

Поэтому Рома решил объяснить мне все подробно.

— Мне даже неприятно думать о том, что ты можешь обнимать меня. Извини.

Он пожал плечами так, словно я спросила: «Который час?», а у него не оказалось часов. Или я спросила его, какая погода. Или класть ли в салат «Оливье» репчатый лук.

Я не смотрела ему вслед, когда он уходил.

Я никому не звонила. Никто не звонил мне.

Я боялась выйти из этой пиццерии. Как будто она была тем Рубиконом, за которым будут сожжены мосты. Но мне не хотелось его переходить.

Я выпила одна бутылку мартини. Со льдом.

Я чувствовала себя такой несчастной, что мне это даже нравилось.

Я с удовольствием вспоминала моменты нашей семейной жизни, когда Рома бывал обманут мною и унижен. Его сегодняшние слова — это просто жалкая месть.