Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы - Сочинения

Вышел в тамбур. «На вахту, наверное»,— подумал Глаз. Но Малик в тамбуре сказал: «Глаз, не ходи за мной». Он поднялся по лестнице на площадку второго этажа. Здесь запасной выход из шестого отряда, но им никто не пользовался.

В глазах Малика — слезы. Если в отряде он сдерживал их, то в тамбуре дал волю.

Глаз стоял и слушал, как на второй площадке плачет Малик. Глаз вышел на улицу, сел на лавочку и закурил.

За три года Малику порядком отбили грудянку. И вот теперь надо освобождаться, но как тяжело покидать Одлян! Хочется остаться с часок и поплакать. Вольным. «Побудь еще немного»,— просит душа Малика, и он остается на площадке второго этажа.

Дежурный помощник начальника колонии приказал активу найти Малика и послать на вахту. Его же выпускать надо.

Только один Глаз знал, где Малик, но молчал.

Прошло около часа. Актив на помощь и пацанов призвал. Нашел Малика Арон Фогель. Он пришел на зону вместе с Глазом. Дпнк, выслушав Арона, улыбнулся и поднялся на площадку.

— Маликов, ну хватит, пошли.

Малик вытер рукавом слезы и стал спускаться.

Дпнк шел рядом с Маликом и дружески хлопал его по плечу.

Глаз решил ударить себя ножом на производстве, а сказать: ударил парень. «Цинкану: плохо запомнил. Как увидел перед собой нож — напугался. Так что виновного не будет, а меня положат в больничку. С месяц хоть поваляюсь»,— думал он.

Сегодня Глаз из станочного цеха таскал в обойку бруски для упаковки и там, в чужом цехе, решил полоснуть себя ножом.

Перед перекуром взял нож, им обрезали материал у диванов, и спустился вниз, в станочный цех. У выхода из цеха людей не было, а работа станков глушила любой разговор. «Надо резануть быстрее, пока никого нет». Глаз зашел за штабель досок. Вытащив из кармана нож, похожий на сапожный, взял в правую руку и крепко сжал. Лезвие небольшое. Подняв левой рукой сатинку и майку, посмотрел на смуглый живот. «В какое место ударить? Пониже или повыше пупка? В левую сторону или в правую? Куда лучше? А-а, ударю вот сюда, выше пупка, в светлое пятнышко. Это будет как бы цель. Так…»

Глаз отвел руку для удара и, глядя в живот, не мог решиться. Страшно стало: вдруг здорово поранится. «Да ну, ерунда. Нож такой короткий. А бывает, пырнут кого-нибудь длинным ножом — и хоть бы хны. Через месяц здоровый. Нет, все же ударю. Нечего конить. Да, чтоб быть смелее, лучше на живот не смотреть. Куда попаду. Ну… Стоп! Что же это я поднял сатинку? Ведь сразу догадаются. Рана есть, а дырки ни на сатинке, ни на майке нет. Что, скажут, на тебя наставили нож, а ты сатинку с майкой поднял и брюхо для удара подставил?»

Глаз заправил сатинку в брюки и крепче сжал ручку ножа. «Ну»,— торопил он себя.

По трапу раздались шаги. С улицы в цех кто-то спускался. Глаз сунул нож в карман и, выйдя из-за досок, стал подниматься навстречу парню. Обождав с минуту на улице, вернулся в цех, набрал брусков и отнес в обойку. Ребята шли на перекур. Глаз незаметно сунул на место нож — его никто не хватился — и пошел курить.

«Не удалось у меня. Ну и не буду тогда. Бог с ним. Второй раз пытаться не стоит, раз в первый не вышло».

Глаз не подумал, что нож в обойке не нашли бы и всем стало ясно — резанул себя сам.

После перекура мастер обойки Михаил Иванович Кирпичев позвал к себе в кабинет Маха, шустряка. Мах, когда на взросляк уйдет Белый, непременно станет вором отряда. В обойке он — бригадир.

— Станислав, — сказал мастер, — я двадцать лет работаю в зоне, и всегда, если рог не может порядка навести, к ворам обращались. Скажет вор одно слово — и порядок наведен. А чтобы работали плохо — да такого просто не знали. Стоит только вору зайти в цех, как все во сто раз шустрее завертятся. А теперь нам и заготовки часто не поставляют, и малярка сдерживает. Да не бывало такого. А сейчас — даже неудобно говорить — обед у меня свистнули. Я всего минут на двадцать отлучился.

Ничего мастеру не ответив. Мах вышел из кабинета.

— Обойка! — гаркнул он, и ребята побросали работу. — Собраться!

Ребята медленно побрели в подсобку и построились. Вошел Мах, в руках — три палки. Бросив под ноги, закричал;

— Шушары! У Кирпичева обед увели! Кто?!

Ребята молчали. Среди обоечников был помогальник букварей, Томилец, шустряки из других отрядов да из седьмого тоже.

— Так, — продолжал Мах, — даю две минуты на размышление, а потом, если не сознаетесь, начну палки ломать.

Парни молчали. Кто же свистнул обед у Кирпичева?

Прошло несколько длинных минут. Мах поднял палку. Из строя вышел Томилец, взял вторую. Шустряки, а их было несколько человек, покинули подсобку. Мах знал, что эти ребята обед не стащат. Он посмотрел на первую шеренгу и сказал: