Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы - Сочинения

Глаз поднял одну, затем другую ногу и повернулся к попкарю. Тот, оглядывая бегло его тело, остановил взгляд между ног. Заметив в головке члена что-то выпуклое, негромко, но строго сказал:

— Что ты туда спрятал? Залупи!

— Кому?!

— Залупи, тебе говорят! — повысил он голос.

— Это у меня бобуши [13].

«Видно, что-то ценное»,— подумал дубак и протянул:

— Бо-бу-ши… — и быстро: — Какие там к черту бобуши! Он нагнулся, оттянул крайнюю плоть и извлек оттуда туго свернутый клочок бумаги. Попкари перестали шмонать зеков и сгрудились вокруг удачливого коллеги-здоровяка, с любопытством наблюдая, как тот аккуратно, любовно даже, разворачивает бумагу. Развернул, и все прочитали на ней крупно написанное слово « ПОСОСИ ». Помещение потряс взрыв смеха. Дубаки, хватаясь за животы, от души хохотали. Глаз, посмотрев на здоровяка, — а тот стоял пунцовый, — спросил:

— Задницу будешь осматривать?

Глаза бросили к малолеткам в камеру шустряков. Из нее его в карцер сажали.

Только он переступил порог, малолетки заорали:

— Глаз!!!

— Живой!!!

— Здорово, ребята, — сказал он.

Пацаны приветствовали его криками. Он не мог понять, в чем дело. Тогда холодно к нему относились, а сейчас встречают радостно, восторженно даже.

— Глаз, — заговорил Масло, — к нам Рябчик три дня назад приходил, сказал, что ты опять на этапе в побег пошел и тебя пристрелили. Мы и по трубам разговаривали, там были с этапа, и они подтвердили, что да, на этапе кого-то шлепнули. Мы Рябчику сначала не поверили, но когда узнали, что на этапе кого-то убили, то подумали, что это точно тебя. Так во многих камерах считают. Воскрес, значит.

— Я на этот раз в побег не ходил. Кого-то другого шлепнули.

Пацаны переговорили с соседними камерами, сказали, что Глаз живой. Его тоже хотели послушать, и он кричал в кружку.

Всех интересовало, кого на этапе убили.

Не успел Глаз пересказать новости — в камеру вбежал Рябчик.

— Петров, так ты, оказывается, живой! А все говорят, что тебя убили. Я даже свечку в церкви поставил.

Майор улыбался. Глаз, конечно, не верил, что Рябчик рад ему. Просто пришел удовлетворить свое любопытство.

В камеры регулярно, между завтраком и обедом, приносили свежие газеты. Глаз как-то взял «Тюменскую правду» и на последней странице прочитал очерк о взяточниках. О тех, с кем сидел.

В очерке Глаза поразило: Чингиз Козаков все же написал брату письмо. В нем просил не жалеть денег на подкуп следствия и суда. Письмо до брата не дошло: подшили к следственному делу. «Значит, Людка-баландер с письмом спалилась или передала Куму».

И про Костю Кобзева, посредника, тоже писали. Он играл не второстепенную роль.

«Так, значит, у них следствие закончилось. Летом будет суд».

Камера шустряков просуществовала недолго. Скоро ее расформировали, а Глаза посадили к взрослякам.

Кинули на третий этаж в большую угловую камеру. В ней стояло в ряд десять шконок и жило девятнадцать подследственных. Глаз занял последнее свободное место.

В камере — земляк Глаза, Володя Матвиенко. Попал за частнопредпринимательскую деятельность. Работал в Заводоуковске в фотоателье и, используя бланки заказов, фотографировал детей в школах, детских садах, а деньги брал себе. Он ждал года три и был спокоен. С Глазом Володя подружился.

В камере все — первоходки, в основном работяги, и многие тяжко переживали. Влипли на мелочовке. Кто побил жену. Кто — за кражу.

В камеру бросили новичков. Мест на шконках не было, и они положили матрацы на пол. Не успели новички освоиться, как Глаз заспорил с одним на приседания.

— Да не присесть тебе пятьсот раз, — сказал новичок.

— Если не присяду, откатаю тебя пятьдесят раз по камере. Присяду — ты меня.

— Бесполезный спор. Не присесть тебе пятьсот.

Камера наблюдала за спором, и самые шустрые подлили масла в огонь.

— Да поспорь с ним. А катать будет по очереди всю камеру.

И они стукнули по рукам.

Глаз разделся до трусов и вышел на середину.

— Так, приседаю с одним условием: руки держу на коленях.

И Глаз начал. Зеки залезли на шконки, закурили и стали спорить, присядет или нет. Все решили: не присядет.

Он сделал первую сотню и начал вторую.

— Смотри-ка, на вторую попер, — удивились некоторые.

— Сто — не пятьсот, — возразили другие.

Глаз приседал — камера наблюдала. Иногда кое-кто вставлял реплики, чтобы Глаз заканчивал, а то у него сил не будет катать мужиков.