Элис Манро - Ты кем себя воображаешь?

Еще у нее колотилось сердце от физических усилий — она таскала продукты из магазина, белье в стирку и из стирки. Прачечная самообслуживания, супермаркет, магазин спиртных напитков — все это располагалось у подножия горы. Роза все время была занята. У нее все время были срочные планы на ближайший час. Забрать из мастерской туфли после замены подметок. Помыть и подкрасить волосы. Зашить Аннино пальто перед завтрашней школой. Помимо работы — непростой, — Роза еще вела хозяйство, так же как всегда, но в более трудных условиях. Она сама удивлялась тому, как успокаивают ее эти рутинные дела.

Для Анны она купила две вещи: аквариум и телевизор. Кошек и собак в квартире держать не разрешалось, оставались только птички и рыбки. Как-то в январе — на второй неделе после приезда Анны — Роза пошла под горку, чтобы встретить дочь из школы и пойти вместе с ней в универмаг «Вулворт» за рыбками. Розе показалось, что у Анны грязное лицо, но потом она поняла, что это пятна слез.

— Сегодня я услышала, как кто-то зовет: «Джереми!» И я подумала, что Джереми здесь.

Джереми был мальчик, с которым она часто играла дома.

Роза сказала про рыбок.

— У меня живот болит.

— Может, ты голодная? Я бы выпила кофе. А ты что будешь?

День был ужасный. Они пошли через парк, чтобы срезать путь в центр города. Перед тем случилась оттепель, а потом опять ударил мороз, так что все вокруг было покрыто льдом, поверх которого лежал слой воды или снежной каши. Светило солнце, но от такого зимнего света только глаза слезятся — и заново чувствуешь, как тяжела зимняя одежда, и какой кругом хаос, и как все вообще трудно — вот сейчас, например, трудно идти по льду. Кругом кишели подростки, только что с уроков, и от их шума, уханья, попыток скользить по льду, от того, как сидели на лавке среди льда мальчик и девочка, целуясь напоказ, Роза еще сильнее пала духом.

Анна попросила шоколадное молоко. Даже в ресторане все время попадались на глаза те же подростки. Ресторан был старомодный — высокие спинки диванчиков разгораживали его на отсеки в стиле сороковых годов, а у поварихи-владелицы, которую все звали просто Дри, были оранжевые волосы. Попадись такой вид в старых фильмах, ему бы обрадовались, как старому знакомому. Тут же — о счастье! — никому и в голову не пришло бы радоваться и тосковать по чему-то подобному. Скорее всего, Дри копила деньги, чтобы полностью обновить интерьер. Но сегодня Роза стала думать о похожих ресторанах в своем прошлом — в такие она заходила после уроков, когда училась в школе. Она подумала, что была в них очень несчастна.

— Ты не любишь папу, — сказала Анна. — Я знаю, что не любишь.

— Ну, я к нему хорошо отношусь. Мы просто не можем больше жить вместе, вот и все.

Как все, что говорится по книжке, это прозвучало фальшиво, и Анна сказала:

— Ты к нему не хорошо относишься. Ты врешь.

Она говорила уже уверенней и, кажется, радовалась подвернувшейся возможности взять верх над матерью.

— Разве нет?

Надо сказать, что Розу подмывало ответить: «Да, я к нему плохо отношусь, раз ты так настаиваешь». Дочь настаивала, но по силам ли ей правда? Как понять, что ребенку по силам и что нет? И вообще, такие слова, как «любовь», «нелюбовь», «хорошее» или «плохое» отношение и даже «ненависть», не имели никакого смысла, когда речь шла о Патрике и Розе.

— У меня живот еще не прошел, — сказала Анна с некоторым удовлетворением, отпихивая шоколадное молоко. Впрочем, она уловила сигналы опасности и поняла, что дальше заходить не следует. — Когда же мы пойдем за рыбками?

Она говорила так, словно это Роза тянула время.

Они купили одну оранжевую рыбку, одну — в синюю крапинку, одну черную, с телом как бархат и ужасными выпученными глазами, и всех принесли домой в полиэтиленовом пакете. Они купили также аквариум, разноцветные камешки и зеленую пластмассовую водоросль. И Анна, и Роза немного воспряли духом в недрах «Вулворта» при виде мерцающих рыбок, щебечущих птиц, ярко-розового и ярко-зеленого нижнего белья, зеркал в позолоченных рамах и огромного омара из холодной резины.

Из телепередач Анна полюбила «Семейный суд» — про девочек-подростков, которые хотели срочно сделать аборт, почтенных дам, задержанных за воровство в магазинах, и отцов, которые появлялись после многих лет отсутствия, чтобы забрать своих потерянных детей, которые, как выяснялось, любят отчимов больше. Другая любимая программа Анны называлась «Семейка Брейди» — это был сериал про шестерых прекрасных бойких детей: то до смешного непонятливых, то, опять же до смешного, никем не понятых, их хорошенькой матери-блондинки, темноволосого красавца-отца и радушной экономки. «Семейка Брейди» начиналась в шесть часов вечера, и Анна хотела под нее ужинать. Роза это разрешала, поскольку часто ей нужно было поработать, пока Анна ужинает. Она стала заранее раскладывать еду в миски, чтобы Анне было удобней. Она перестала готовить ужины из мяса, картошки и овощей, потому что бо́льшую часть приходилось выбрасывать. Вместо этого она стала делать чили, или яичницу-болтунью, или сэндвичи из помидоров с беконом, или сосиски, завернутые в рассыпчатое тесто. Иногда Анна просила вместо ужина сухие завтраки с молоком, и Роза ей разрешала. Но потом думала, что в их семье что-то катастрофически неправильно: Анна сидит перед телевизором, жуя хлопья «Капитан Хрустяшка», в тот самый час, когда все нормальные семьи собираются за столом на кухне или в столовой, готовясь есть, ссориться, смеяться вместе и терзать друг друга. Роза купила курицу и сварила густой золотой суп с перловкой и овощами. Но Анна потребовала «Капитана Хрустяшку». Она сказала, что у супа какой-то странный вкус. «Это прекрасный суп! — вскричала Роза. — Ты даже не попробовала, Анна! Ну хотя бы попробуй!»