Арман Лану - Когда море отступает

— Вот чертовщина!

— Абель!

— Простите, Валерия! Но я утратил всякое представление о том, где мы находимся.

Он сошел на берег, огляделся по сторонам. Где море, там, конечно, север, Котентен — на западе, устье Сены — на востоке. Ну и что же из этого следует? Нет, ничего нельзя понять! Возвращаясь на набережную, он неловко подвернул ногу на ужасной лестнице, вытряхнул из туфель песок, выругался и пошел вперед, ища глазами название улицы. Опять Траси-сюр-Мер! Впрочем, фамилия генерала другая — Монтгомери. Только его тут не хватало! Он командовал армией, когда их окружили эсэсовцы не дивизии «Гитлерюгенд» под Каном и Комоном. Монти! Этот одержимый заставлял их каждое утро в шесть часов заниматься физкультурой на воздухе и сам подавал пример, делая зарядку в стыдливых шортах, которые только одни англичане умеют кроить! Монти — воплощенная добродетель! Монти не курил, не путался с девками, не пьянствовал… Абель стал насвистывать песенку о Дэви Крокетте.

Оказывается, именем Монтгомери назвали часть набережной! В Траси-сюр-Мер! Но ведь в канадский-то сектор Траси не входил!.. Вот что: Траси был рядом. Рядом с ними. Справа. Это ясно. Прилив помогал ориентироваться. Абель лучше все узнавал при полной воде. Да, конечно, Траси был справа, справа от их сектора. Значит, сейчас, если верить карте Мишлена, Траси должен быть слева!

— Вероятно, правей, — сказала Валерия, не двигаясь с места.

«Правей!» Какая чепуха!

Она встала, взяла карту, с усилием развернула ее на ветру, разложила на земле, укрепила при помощи камешков, показала Абелю Арроманш, затем, слева от Арроманша, именно слева, Траси-сюр-Мер, а справа — Курселль, Вервилль, Верньер, Сент-Обен, Уистрам… Когда она говорила «справа», она имела в виду восток, «слева» — запад.

— Верно, Валерия! Я искал справа, а оказалось — слева! По направлению к устью Орн, к Гавру…

Теперь уже она ничего не понимала!

— Да ну же, Абель, Абель! Ведь это направо! Да что с вами, Абель? Вы держите карту вверх ногами.

Абель догадался. Валерия приехала сюда из центра Франции. Она смотрела на Нормандию глазами французов, глазами путешественников, глазами детей: север по шаблону должен быть «наверху», Траси — «слева» от Арроманша, Аснелль — «справа». А они, участники высадки, подошли сюда со стороны океана.

Они видели Нормандию вверх ногами. Еще нынче утром в диораме Абель видел ее со стороны моря, в условиях высадки. Это была позиция воюющих, высаживающихся на севере, лицом к югу; «на правой руке», как говорят крестьяне, грозный Котантен, где сшибались в яростной сшибке бойцы диверсионно-десантных групп; перед ними лежало нормандское побережье, то есть юг, плоский и коварный, а дальше, с левой руки, — Орн, Сена, Ко, Дьепп, Бельгия. Все это он запоминал еще в Англии, под Саутгемптоном, перед ящиками с песком, макетами, снимками, сделанными с самолетов, во время подготовки к высадке.

Карту сдуло ветром, и Абель бросился ловить этот большой хлопающий лист бумаги.

— Мы с Жаком… — продолжала Валерия.

Она вновь вошла в этот свой прерванный роман, заполонивший всю ее жизнь.

— Так вот, вы меня перебили. Я не хочу, чтоб вы подумали…

Роман Валерии с Жаком уже не интересовал Абеля. Он с досадой прервал ее:

— …что вы с ним грешили?

— Два раза, — ответила она, не замечая его иронии. — Всего-навсего два раза. Второй раз это было в деревне, осенью сорок третьего года, в яблочный сезон. В окрестностях Анж-Гардьен… Жак мне сказал, что он едет на фронт. Как вы думаете, Абель: Жак меня все-таки любил?

Абель знал о Жаке много такого, о чем не подозревала она, но уверен ли он был во всем этом до конца, и как все это связать, сопоставить, осмыслить, и если уж ты во всем этом уверен, то как об этом сказать?

— Жак никого, кроме вас, не любил.

— Почему же он тогда ушел на войну? Я ему отдалась, потому что он собирался идти на войну. Потому что он уходил на войну.

А, наверно, забавно было миловаться с Валерией, забавно ее сознание своей греховности, ее раскаяние, угрызения совести! Она, понятно, была тогда обворожительна — она ведь и сейчас хороша, но все-таки Жаку досталась порода твердокаменная!

Летали чайки, вдали вовсю трезвонили колокола, набережная под лучами яркого солнца была пустынна, геометрична, абстрактна. Вдруг сделалось жарко.

Было жарко и тогда, на узких улицах Квебека, и эту плотную жару не удавалось развеять ветру, дувшему с реки Святого Лаврентия. На побывке Абель наслаждался радостью жизни и со дня на день откладывал свидание с невестой Жака; каждый вечер он давал себе слово пойти к ней завтра, но «завтра» проходили одно за другим. И вот наконец перед Абелем эта самая Валерия, молодая, высокая, подавляющая своей серьезностью.