Кирилл Гольцов - Остановка последнего вагона

Да, похоже, с соседями мне вообще перманентно не везло — до покупки здесь комнаты на деньги, которые мне прислали родители, продав квартиру в далёком северном городе, я снимал жильё в Москве возле метро «Перово». В «трёшке» кроме меня жила очень полная женщина, которая всё время жаловалась на сердце и могла буквально свести с ума бесконечными рассуждениями о тяжести сущего. Кроме того, Анна Геннадьевна была глубоко верующим человеком и умудрилась расставить по всей квартире иконы, какие-то книжки и прочие атрибуты веры. Даже в туалете висел большой календарь на прошлый год с изображением каких-то святых. Однажды я случайно облил его, справляя малую нужду и, чтобы избежать праведного гнева, вынужден был купить целых два новых плаката с мрачными ликами на фоне горящих свечей и куполов церквей, на чём инцидент был благополучно исчерпан. Соседка постоянно призывала к созиданию, добру и посещению храма, а так же могла очень донимать вопросами о том, почему я до сих пор не ношу нательный крестик. Особенно остро эта проблема почему-то вставала, когда я выходил из ванной — возможно, обнажённое по пояс мужское тело в её видении смотрелось изначально греховно без увесистой цепи и массивного креста. А в другой комнате жил некто Егор с бабушкой — принципиально безработный и обозлённый на весь мир тип, который постоянно клянчил у старушки деньги на воду, но в результате неизменно возвращался домой пьяным и устраивал настоящий погром. И только совместными усилиями Анны Геннадьевны с бабушкой его удавалось более-менее успокоить и уложить спать. Переезжая сюда, в собственную комнату, я был почему-то уверен, что точно не столкнусь ни с чем подобным и просто душа в душу заживу с новыми соседями, однако подобного не случилось. Во всяком случае, наиболее ярко это проявилось на примере соседа с первого этажа.

Я долго бренчал связкой ключей и только со второй попытки смог открыть дверь. Поразительно, но замок здесь меняли уже не менее семи раз в этом году, и по-прежнему не было никакой уверенности в его работоспособности. Как водится, все соседи валили вину друг на друга, в конце концов, сойдясь в удобном для всех мнении, что это происки бабушки лет восьмидесяти, которая жила в самой последней по коридору комнате и выходила на улицу всего раз в день. Она обычно очень долго попадала в замочную скважину, отчаянно крутила там ключ, который частенько оказывался не тем, а потом ещё бесконечно дёргала во все стороны дверь, убеждаясь, что всё закрыто. Обычно бабушка не отходила далеко от подъезда, а сидела на покачивающейся лавочке, смотрела перед собой, пожёвывала губами и улыбалась чему-то своему. Память старушки часто играла с ней злые шутки и однажды, пойдя за продуктами, она вернулась домой только через три дня в сопровождении милиции. Её принято было считать выжившей из ума, но мне представлялось, что речь здесь идёт лишь о простом, но одиноком, старом и больном человеке. Каждый раз, глядя на неё, я почему-то задумывался о том, что надо поскорее создать семью, нарожать побольше детишек и быть хоть в какой-то мере уверенным в том, что моя старость не пройдёт так, как у этой бабушки. Правда, стоило мне перестать думать о ней, как в голову приходили совершенно другие мысли — что я молод, перспективен, ещё ищу себя в жизни и успею всё, что только захочу, в том числе и жениться. В любом случае никого постоянно у меня сейчас не было, поэтому вопрос с созданием семьи был, по большей части, риторическим.

Наконец войдя в прихожую, я торопливо сбросил начавшие натирать ноги ботинки, повесил куртку на старую, жалобно поскрипывающую вешалку и устремился по коридору в сторону своей двери.

— А, это ты! — неожиданно раздался недовольный голос ещё одной моей соседки — дамы средних лет, вечно за всеми шпионящей и выговаривающей каждому за малейшее отступление от правил, выдуманных по большому счёту ею самой. Например, ставить обувь строго в один ряд, не оставлять ничего на тумбочке возле телефона или не занимать уборную больше, чем на пять минут. Особенно она увлекалась звонками в милицию, если кто-то позволял себе после 9 часов вечера громко включать музыку или телевизор. У нас так никогда никто не делал, но во второй квартире, тоже шестикомнатой, расположенной с другой стороны нашей площадки, периодически подобные люди находились. В общем-то, полезное увлечение, но в плохом настроении Любовь Игоревна своими придирками могла довести любого прямо до белого каления.