Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

Проходя по коридорчику от Минибаева, мимо решетки, упираемся прямо в железную дверь. Стоп. Приехали. Это дверь в «Комнату этапа».

Нас человек десять. Вскарабкались с баулами по лестнице. Гурьбой нас ведут по коридору.

Навстречу попадались другие зэки, все в солидных чёрных кителях-френчах, гражданских ботинках, с запахами дорогих одеколонов, которые я теперь долго буду воспринимать с отвращением, чувствуя в магазинах, вагонах метро или у кого-нибудь в гостях. Все зэки, глядя на нас, тихо улыбались. Но их улыбки явно не предвещали ничего хорошего. С такими улыбками новобранцев встречали, помню, дембеля, когда нас привезли с КМБ в батальон.

Мы прошли через длинный коридор, свернули направо и вошли в железную дверь. И все остановились возле стены, с противоположной стороны от окна. Относительно длинная и узкая барачная комната уходила вправо от двери. В два яруса кровати, от окон и до поста дневального. За дверным проёмом были ещё три двуярусника, но эти были для пидоров. Койко-мест в два яруса всего было, по-моему, около пятидесяти. Пидорских я не считаю, конечно. Просто точно помню, как мелом на доске дежурные царапали и стирали, что всего сорок три, один в ШИЗО, фактически сорок два…

В этапке постоянно жили ещё несколько человек, дежурили дневальные.

Рослый дневальный заговорил надменным, вечно недовольным голосом, какие бывали у советских продавщиц и у сержантов в армии:

– Так! Всё положили здесь на пол, и заходим сюда в секцию. Там по очереди диктуете мне свои данные и подписываете бумаги. Потом возвращаемся обратно и готовимся к отбою.

Нас завели в отдельную комнату рядом с каптеркой, построили и стали по очереди подзывать к столу, где всем давали подписать две бумаги, с распечатанными на них стандартными текстами.

Я спросил у рядом стоящего со мною Пятака, что это за бумаги. Он тихо и коротко ответил: «Не спеши подписывать».

Две бумаги, которые мне предложено было подписать, были следующего характера.

Одна из них о согласии со 106-й статьей Уголовно-исполнительного кодекса (УИК), что ознакомлен и обязуюсь исполнять. Гласила она о том, что я обязуюсь отработать на благоустройство лагеря не менее двух часов в неделю без оплаты труда. Если бы у нас законы не были дышлом, которое, как всем известно, «как повернёшь, так и вышло», то можно было бы подписать. Но в таком лагере, как этот, «не менее двух часов» автоматически трактовалось всеми как сколько угодно.

Впоследствии мне зэки рассказывали, как в бараке производят уборку седьмой или восьмой раз подряд, и подходят дневальные, а именно они обязаны не столько следить за чистотой, сколько её постоянно поддерживать. За это они получают хоть и небольшой, но оклад. Так вот эти дневальные подходили очередной раз и говорили: «Пыль, убирайтесь по новой!» И стоит дежурному возмутиться, сказав что-то вроде «Да сколько можно» или «Да чисто всё, я там раз двадцать протёр», так сразу дневальный шёл составлять докладную на имя начальника колонии по факту отказа от дежурства и отказа от выполнения 106-й статьи… Тогда уже на меня была по этому поводу составлена масса актов в ШИЗО надзирателями, и я этому уже не удивлялся. В этом лагере все законы по отношению к осуждённым искажались до неузнаваемости. Я это предполагал изначально, поэтому отказывался от всего, что мне совали.

Вторая бумага была о вступлении в СДиП. Секция дисциплины и порядка, в обязанности члена которой входит сразу доводить до администрации колонии любое замеченное им правонарушение, совершённое другим осуждённым. Проще говоря, стучать друг на друга, отправляя в ШИЗО, где их ждали ещё большие лишения и унижения. В этом лагере вступление в СДиП было обязательным для всех, а стучать или нет – дело, конечно, личное. Но недонесение тоже грозит закрытием в ШИЗО, так что у всех есть выбор… Мне было просто неприлично, будучи политическим, подписывать подобные бумаги.

Переоделся в робу. Зэкам чёрные х/б робы выдавали новые, на год. Петли для пуговиц были, как и на всех рабочих спецовках и армейских хэбэшках, сшиты. Их необходимо было разрезать, чтобы элементарно застегнуться. Мы с несколькими молодыми парнями, поддерживая штаны, подошли к рослому дневальному. Услышав про пуговичные петли, он с безразличным видом пообещал, что ножницы сейчас освободятся у той группы, которая пришла с робами раньше нас со склада, и передадут нам. Каким-то чудным образом я смог расшатать петлю и протиснуть верхнюю пуговицу ширинки в петлю. На робе тоже получилось протиснуть три пуговицы в свои петли. Но очередь не убывала, и, ожидая, я все вещи стал аккуратно упаковывать в баул, оставив себе только умывальные принадлежности, деревянную ложку и самодельную пластиковую кружку, сделанную мною ещё на Бутырке из упаковок-стаканчиков из-под разовых бомж-пакетов картофельного пюре.