Элиф Шафак - Честь

– Я с размаху ударил его рукой о стену, – сообщаю я.

– Вот как? – Маклаглин понимающе кивает. – А офицер охраны? Чем он вам не угодил?

– У нас вышла небольшая ссора.

Честно говоря, этот отморозок сам напросился. Он наезжал на меня, словно хотел проверить мое терпение. Всячески меня провоцировал, осыпал ругательствами, несколько раз заставлял раздеться и искал черт знает что у меня в заднице. В общем, он получил то, на что нарывался. Я полоснул по его поганой морде лезвием, которое прятал в тюбике зубной пасты. Потом его перевели в другую тюрьму. Говорят, у него остался здоровенный шрам.

– В вашем досье говорится, что у вас наблюдались судороги, эпилептические припадки, мигрени, приступы паники и страха, помутнение сознания… Были также суицидальные попытки… Гмм… – Он на миг умолкает, видно обнаружив что-то особенно интересное. – Нарушения речи! И в чем же они выражались?

– Я заикался, – поясняю я. – Какое-то время.

Заикание прошло, хотя и не полностью. Когда я нервничаю, язык у меня снова начинает спотыкаться. Но я не доставлю Маклаглину удовольствия, признавшись в этом.

Маклаглин снова принимается читать:

– Проходил терапию сильнодействующими седативными препаратами. Тразодон, зимелидин, литиум, паксил, валиум, ксанекс.

Некоторые из этих снадобий вообще не действовали, другие действовали лишь короткое время. Некоторые давали столько побочных эффектов, что я чувствовал себя только хуже. Из-за литиума я начал жиреть. Зимелидин вызывал приступы тошноты, такие сильные, что мне казалось, я вот-вот выблюю собственные внутренности. А из-за тразодона у меня как-то возникла болезненная эрекция, которая держалась три дня. Интересно, неужели все эти сведения содержатся в моем досье? А может, Маклаглин залез в мою медицинскую карту? Это, кстати, уже нарушение закона.

Неожиданно Маклаглин испускает сдавленный смешок:

– О, вы не едите мяса!

Я киваю.

Он снова усмехается:

– Ох, простите. Но понимаете, когда узнаешь, что тип вроде вас… Я имею в виду, человек, который убил свою мать и постоянно увечит других людей, так жалеет животных, что не хочет есть мясо. Согласитесь, это немного странно.

Я воздерживаюсь от комментариев. Повисает тяжелое молчание.

– Могу я забрать свою открытку?

– Конечно, – отвечает он, внезапно посерьезнев. – Как только вы скажете, по какой причине вы позволили сокамернику себя отдубасить, вы получите свою открытку.

– Ему в тот день было очень хреново. Жена потребовала развода. Ему нужно было выпустить пар.

– И вы, как положено доброму самаритянину, предоставили для этой цели свою дружескую грудь?

Маклаглин выдвигает ящик стола и достает открытку Эсмы. К моему великому удивлению, он без всяких фокусов вручает ее мне. Потом говорит:

– Некоторые идиоты утверждают, что Гарри Гудини умер из-за удара в живот. Якобы у него разорвался аппендикс.

Я молчу. Ни к чему сообщать ему, что я один из таких идиотов. Если несколько раз ударить по зоне аппендикса с достаточной силой, можно добиться результата. Все зависит от угла. По крайней мере, стоит попробовать. В конце концов, я ведь ничего не теряю. Я просто экспериментирую со смертью.

– Алекс, судя по сведениям, которыми я располагаю, вы всячески пытаетесь ускорить свою встречу с Создателем. Похоже, вы из тех Скорпионов, что отравляют сами себя.

А этот паршивец умнее, чем я думал. Но никаких признаний он от меня не дождется.

– Зачем мне убивать себя? Скоро я выйду на свободу.

Тут офицер Маклаглин привстает, перегибается через стол и, буравя меня глазами, говорит такую умную вещь, какой я от него никак не ожидал:

– Алекс, мы ведь с вами знаем, что вы никогда не выйдете на свободу. Из тюрьмы вы можете выйти, это да. Но даже когда вы будете разгуливать по улицам, вы останетесь пленником преступления, которое совершили.

Он опускается на стул.

– Зарубите себе на носу: смерть Гудини не имела никакого отношения к ударам в живот. Приступ аппендицита невозможно спровоцировать таким образом.

– Зачем вы мне это говорите?

– Затем, что опытный мореплаватель, чуя близость шторма, держит курс в гавань.

– А если никакого шторма не будет? – спрашиваю я, поднимаясь. – А ваш корабль будет торчать в гавани, вместо того чтобы продолжать плавание?