Элиф Шафак - Честь

Годы, проведенные в Англии, казались ей теперь далекими, как сон. Точнее, как сон, приснившийся внутри другого сна. Она вспоминала, как в первый раз села в огромный красный автобус. Дети были тогда совсем маленькими и цеплялись за ее руку, а Юнус еще не родился. Вспоминала, как впервые увидела сквозь запотевшее окно королевский дворец и надменных гвардейцев, гарцующих на лошадях. Вспоминала Хакни, мокрые от дождя тротуары, кирпичные дома, стоявшие вплотную друг к другу, садики размером со спичечную коробку. Когда она впервые увидела все это, ее охватила тоска, но пути назад уже не было. Пришлось устраивать новую жизнь в обшарпанном, требующем ремонта доме, который нашел ее муж. Но она умела устраиваться даже в самых неуютных жилищах. К чему она так и не смогла привыкнуть, так это к лондонской погоде. К туманам. К небу, затянутому облаками всегда одного и того же тусклого оттенка. В деревне поблизости от реки Евфрат, где она выросла, зима была холодной, лето – жарким. Но постоянный лондонский сумрак был для нее тяжелее ледяных ветров и испепеляющего зноя. Впрочем, кое-что в лондонской жизни ей нравилось. Она любила ходить на рынок, расположенный на Ридли-роуд, многолюдный, гудящий, как улей. Все здесь было совсем не так, как на стамбульских базарах. И все же здесь, в круговороте людей с разным цветом кожи, людей, приехавших из далеких стран, названия которых ей ничего не говорили, она чувствовала себя как рыба в воде.

На то, что обычно поражает приехавших в Лондон иностранцев, – левостороннее движение, водителей, сидящих справа – она почти не обращала внимания. Сами лондонцы, их манера поведения – вот что потрясло ее до глубины души. Все это было так необычно: чопорность пожилых леди, шумливая наглость молодежи, раскованность домашних хозяек, их самоуверенность, которой она не обладала и которую так и не сумела в себе развить. Она с изумлением смотрела на женщин с непокрытыми головами, в обтягивающих футболках, под которыми просвечивали соски, и поражалась тому, что их не смущают посторонние взгляды. С еще большим изумлением она смотрела на парочки, которые целовались прямо на улицах, на людей, которые у всех на виду курили, пили и выясняли отношения. Прежде она даже представить себе не могла, что кто-то может выносить свою личную жизнь на публичное обозрение. Жители деревни, где она выросла, если и давали волю чувствам, то лишь за стенами собственных домов, и сама она с детства училась быть немногословной и сдержанной. Англичане казались ей слишком болтливыми, и она пребывала в постоянном напряжении, пытаясь постичь смысл, скрытый завесой иронии и бесконечных шуток.

Но больше всего ее удивляли птицы, обитающие в больших городах и неизвестно где находящие места для своих гнезд. Как правило, птицы эти были совершенно незаметны – за исключением тех случаев, когда они, собравшись стайкой, спорили друг с другом из-за горсти хлебных крошек или валялись мертвыми на тротуаре. Птицы, живущие в долине реки Евфрат, были совсем другими. Конечно, по разнообразию видов пернатых ее родные края не могли сравниться с Лондонским зоопарком, но птицы там были свободны, и люди привечали их.

Когда она, оказавшись в Лондоне, впервые увидела подоконники, ощетинившиеся шипами, похожими на колючки дикобраза, то глазам своим не поверила. Узнав, что колючки эти призваны отпугивать птиц, которые загаживают подоконники, она вспомнила стамбульские особняки, окруженные высокими стенами, утыканными осколками стекла. Это для того, чтобы защитить дом от воров, объяснили ей. Но она не верила, что это разумная мера. Люди, живущие за этими стенами, не просто хотели оградить свое жилище от вторжения, они хотели, чтобы другие люди в кровь изрезали свои руки и ноги. Колючие подоконники, колючие стены… все это приводило ее в ужас. Равно как и то, чту большие города постепенно делают с людьми.

Несколько месяцев после убийства Пимби провела в старом особняке, захваченном молодыми неформалами. Юнус и Эсма по очереди навещали ее. Они жили тогда у дяди и тети и постоянно были настороже, боясь проговориться. К тому времени Искендер был уже в тюрьме, но Пимби все равно не решалась прервать свое затворничество. Поначалу она боялась, что обитатели дома догадаются, кто она такая и по какой причине прячется. Но панки не читали газет, слухи и сплетни проходили мимо их ушей, и это было на руку Пимби. Конечно, юнцы понимали, что эта странная женщина попала в какую-то передрягу, однако думали, что она ухитрилась вступить в конфликт с министерством внутренних дел. Всех бунтовщиков, выступающих против властей, в этом доме уважали, и поэтому молодые неформалы были счастливы дать ей приют. Впрочем, когда истина наконец открылась, они не лишили Пимби своих симпатий. Юнус сказал, что его маме нужно изменить внешность, и молодежь взялась за дело с большим рвением. Пимби подстригли, перекрасили волосы в рыжевато-имбирный цвет, превратив ее в «настоящую ирландскую красотку». Надев большие круглые очки и сменив платье на джинсы, Пимби действительно стала неузнаваемой.