Элиф Шафак - Честь

Вечер был холодный, ветреный. Искендер поднял воротник куртки и сунул руки в карманы. В одном из карманов обнаружился сложенный вчетверо лист бумаги. Он развернул листок и в свете уличного фонаря прочел то, что там было написано.

Искендер дрожащими пальцами скомкал листок и швырнул в урну. Кто-то затеял с ним жестокую игру. Всю ночь он ломал себе голову над тем, кто бы это мог быть, но так и не нашел ответа. В голове упорно крутились две последние строчки записки:

«Мать врет, мать обманывает.

Она не та, кем хочет казаться».

День сегодня тянется одуряюще медленно. Ползет, как улитка. До половины двенадцатого работал в прачечной. Потом пошел обедать. После обеда читал, слушал болтовню Зизхана о любви и мировой гармонии. В четыре нас всех заперли по камерам. Через четверть часа появляется офицер Маклаглин.

– Похоже, завтра к тебе приедет посетитель, – говорит он.

– Кто это?

– Подумай на досуге.

Единственный человек, который меня навещает, – это Эсма, да и она в этом году перестала приезжать. Интересно, кто это обо мне вспомнил? И странно, что офицер Маклаглин разрешил свидание. Учитывая, сколько у меня в последнее время нареканий, он имел полное основание отказать. Весь вечер я ломаю себе голову над этой загадкой. Вдруг меня осеняет. Кто бы ко мне ни приехал, этот визит выведет меня из равновесия, и офицер Маклаглин прекрасно это знает. Именно на это он и рассчитывает. Я, как моллюск, прячусь в раковине, в которую никто не может проникнуть, но есть люди, способные эту раковину разрушить. Таких людей немного, но они есть. Моя раковина для них такая же пустяковая преграда, как стена для привидения.

– Ты неспокойный, – говорит Зизхан.

Не знаю, спрашивает он или утверждает. В любом случае спорить я не собираюсь.

– А как тут будешь спокойным, если понятия не имеешь, кто явится ко мне на свидание завтра?

– Мы все не знать, что бывать завтра, – говорит Зизхан. – Но каждый новый день носить надежда.

Я не в настроении слушать его лепет. Отгороженный от всего мира невидимой скорлупой, я лежу на койке. Да, день сегодня опять выдался паршивый. Таких в моей жизни было множество. Правда, один из них был наипаршивейшим: следующий после того, когда я сделал это.

Ночь после преступления длится вечно. Ты просыпаешься, ощущая, что в мозгу у тебя горит красная тревожная лампочка. Ты пытаешься не обращать на нее внимания. Пока есть надежда, пусть совсем слабая, что это все тебе приснилось. Ты цепляешься за эту надежду, как человек, сорвавшийся с обрыва, цепляется за травинку. Проходят минуты. Часы. А потом до тебя наконец доходит. Ты понимаешь, что давно вырвал травинку с корнем и теперь летишь в пропасть, сжимая ее в руках. Летишь, чтобы расшибить себе голову об острые камни реальности.

Я помню, как стоял на Лавендер-гроув, сжимая в руке нож. И слышал крики. Пронзительные крики, которые никак не хотели смолкать. Кто-то завывал в голос. Странно, мне казалось, это завывает мама. Но она никак не могла так громко кричать. Она лежала на земле, истекая кровью. Крики, стоны, визг эхом отдавались у меня в мозгу. Я взглянул на свою левую, наиболее сильную руку. Она висела как плеть, словно ее прикрепили к моему телу лишь на время и сейчас скрепы ослабели. Я зашвырнул нож под припаркованную рядом машину. Если бы это было возможно, вслед за ножом туда же полетела бы и моя рука.

Потом я побежал. На моей куртке остались пятна крови. Не знаю, почему никто меня не остановил. Так или иначе, этого не случилось. Я мчался по улицам и переулкам, не имея ни малейшего понятия, куда бегу. Наверняка я пересекал улицы в неположенных местах, налетал на прохожих, пугал собак. Ничего не помню. Примерно полчаса я бежал словно в беспамятстве и очнулся, только когда увидел телефонную будку.

Я позвонил дяде Тарику и рассказал ему о том, что сделал. На другом конце провода повисло молчание. Я подумал, дядя меня не расслышал. И повторил все снова. Сказал, что наказал маму за недостойное поведение. Теперь она вряд ли возьмется за старое. Сказал, что рана не опасная, но, конечно, пройдет какое-то время, прежде чем мама поправится. Я ударил ее в правую сторону груди. Чтобы она поняла, сколь тяжкий грех совершила. Теперь у нее будет время осознать свой грех и раскаяться. А что касается его, этого подонка, он наверняка испугается до смерти и больше не приблизится к ней на пушечный выстрел. Пятно с нашей семейной чести смыто.