Элиф Шафак - Честь

Ошеломленный Тарик стоял возле афиши, гласившей: «Никто на земле не может лишить Гудини свободы», взирал на все это, не в силах двинуться с места. В голове у него царил сумбур, взгляд метался по сторонам.

Воскресным утром, когда Искендер подошел к кафе, где у него было назначено свидание с Кэти, он, к великому своему удивлению, увидал дядю Тарика, который прохаживался по улице взад и вперед, дергая себя за бороду.

– Дядя, что ты здесь делаешь?

– Жду тебя. Сначала зашел в «Пещеру Аладдина», встретил там твоих друзей. Они сказали, где тебя искать.

При мысли, что дядя Тарик бросил магазин в разгаре дня, для того чтобы отыскать его, внутренности Искендера болезненно сжались.

– Что случилось?

– Я должен с тобой поговорить. Как мужчина с мужчиной.

– Насчет тех денег, что ты мне дал?

– Помолчи и выслушай меня.

– Но меня ждут.

– Подождут, – охрипшим голосом буркнул Тарик.

Только тут Искендер заметил, что дядя сам не свой от тревоги. На лбу у Тарика выступили капли пота, словно день был изнуряюще жаркий. В неловком молчании они вошли в ближайший садик и сели на скамейку. Тарик закурил. Интересно, видит ли их из окна кафе Кэти, спрашивал себя Искендер. И что он ответит, если она явится сюда и начнет выяснять, что, в конце концов, происходит.

– Сынок, у меня плохая новость.

– Это я уже понял.

Тарик несколько раз затянулся, выпустил из ноздрей дым и тихим ровным голосом произнес:

– Дело касается твоей матери.

Искендер вошел в кафе бледный, как привидение. Губы его были плотно сжаты, взгляд непроницаем. Он подошел к Кэти, которая ждала его за их любимым столиком. Коротая время, она допивала второй клубнично-банановый коктейль и доедала пончик с кремом.

– Опять опоздал, – вздохнула она.

– Извини.

– Я привыкла к твоим опозданиям, ты знаешь. Но думала, сегодня ты все-таки будешь поточнее. Неужели ты так никогда и не научишься считаться с кем-нибудь, кроме себя?

Искендер взял ее руку и поцеловал кончики пальцев:

– Почему ты сегодня такая сердитая?

– Почему? Как будто ты не знаешь.

Кэти помолчала, словно собираясь сказать что-то еще, но вместо этого расплакалась.

Искендер вытащил из кармана пачку денег и вложил ей в ладонь:

– Может, это тебя немного утешит.

Кэти по-прежнему молчала.

– Деньги я взял у дяди, – добавил Искендер. – Не мог передать их тебе раньше, потому что ты отказывалась со мной встречаться.

– Я же сказала, мне нужно все обдумать. Самой.

– И что ты надумала?

– То, что ты можешь вернуть эти деньги.

Кэти бросила пачку на стол и отдернула руку, словно это были не банкноты, а раскаленные угли.

– Это почему же?

– Я передумала, Алекс.

– Что ты сделала?

– Не смотри на меня так. Я… Я не буду это делать. Я рожу ребенка.

– Ты что, спятила? – позабыв об осторожности, рявкнул Искендер и сразу понизил голос: – Тебе же всего шестнадцать лет. Когда твоя мамаша об этом узнает, ее удар хватит.

– Никакой удар ее не хватит. Она уже знает.

– Да ты издеваешься надо мной! – Охваченный новым подозрением, Искендер прошипел: – А может, это она промыла тебе мозги?

– Никто мне мозги не промывал! И почему ты всегда заводишься, стоит мне упомянуть о маме?

– Твоя мамаша тут ни при чем. Мы с тобой приняли решение! Вместе! Я сходил к дяде, достал денег. Нашел клинику. Обо всем договорился. Дважды договаривался, потому что ты оттягивала решение. А теперь принцесса сообщает, что она, видите ли, передумала!

Кэти снова принялась плакать. Но на этот раз она плакала по-другому, уже не от жалости к себе. Слеза упала в молочный коктейль, оставив соленый след на розовой поверхности.

– Этот ребенок – дитя любви. Он имеет право жить.

– Не знал, что ты способна нести такую чушь, Кэти Эванс.

– Никакая это не чушь. Я уже ощущаю связь с ним… или с ней… Ведь срок у меня целых три месяца.

– Что? Почему же ты раньше не говорила?

– Не была уверена, – всхлипнула она. – И вообще, это не важно. Я хочу, чтобы ты жил с нами. С ребенком, со мной и с моей мамой.

Искендер выгнул бровь:

– Ты что, не понимаешь, что это полная фигня? Или ты действительно спятила?

Кэти с пронзительным скрипом отодвинула стул:

– Я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать оскорбления. – Голос ее стал тонким и был полон такой боли, что казался незнакомым. – Я ухожу.

– Куда, черт побери, ты пойдешь?

– Домой. Отдыхать. Мама говорит, мне сейчас нельзя переутомляться.