Ирэн Роздобудько - Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…

С этой дородной и бесстыжей женщиной он чувствовал только животную похоть, которую справлял, как малую нужду, за несколько минут, что оставались до конца обеденного перерыва. Его радовала мысль, что потом, садясь за свое рабочее место в офисе, он производит впечатление добропорядочного служащего, застегнутого на все пуговицы – и ни один из коллег даже не догадывается, что несколько минут назад он вел себя, как последний подонок, сопя, икая от выпитого пива и истекая потом на белом теле своей временной партнерши периода собственного неолита.

…Он пришел вовремя. Надел пиджак, подтянул галстук. Сел на свое рабочее место. Люди возвращались с перерыва, весело переговаривались.

– Ну как, выполнил просьбу жены? – спросил его Диттер.

Саня кивнул на пакет:

– Конечно. Как всегда.

Диттер улыбнулся.

Разговор был окончен.

Саня вытер руки влажной салфеткой и принялся за работу. Замечательный, добропорядочный господин, который пожертвовал обедом ради того, чтобы сделать жене приятное.

На мгновение под белой рубашкой, где-то ниже желудка, шевельнулось воспоминание о гольфах Лауры. Шевельнулось, заурчало, отрыгнуло пивным духом и свернулось калачиком до следующего раза. Он не изменит своих привычек! И в этом будет его месть миру.

И Соне.

Он только не знал – за что?

Приоткрыв свою дверь, Макс выжидал, пока семья Романа Ивановича наконец распрощается и освободит место в прихожей.

Увидел, как Вера Власовна, раздав и приняв поцелуи, пошла наверх. Он не любил встречаться с соотечественниками. Не любил их взглядов, в которых светилось превосходство и даже неприязнь. Но если хорошо покопаться, за этим взглядом таилось нечто совсем другое – недовольство собой. И нетерпение. И желание сохранить свое «реноме» в глазах других, мол, мы здесь временно и скоро переедем в собственную квартиру и достойно вольемся в ряды счастливчиков.

Это ему, Максу, не важно, где и как жить, где и кем работать – ведь свои планы он выстроил давно и не собирался ни перед кем отчитываться. А его нынешняя работа – лишь приобретение опыта, который он обязательно использует в будущем. Завтра он может пойти разносить пиццу, послезавтра будет вкалывать на заводе или танцевать в стрип-шоу.

Главное – увидеть и почувствовать как можно больше. А потом воплотить это в искусство. Но это будет позже и не здесь, хотя студия Бабельсберг, располагавшаяся неподалеку, сотрудничала с компаниями Лос-Анджелеса и на сегодняшний день была одним из центров европейской кинематографии.

Макс даже познакомился в одной пивнушке, где тусовались в основном околокиношные неудачники, с одним странным типом, стариком Петером Шнитке, который, по его хвастливым воспоминаниям, работал там оператором и снимал саму Грету Гарбо.

В это верилось с трудом, но Макс не терял надежду, что старый врун поможет ему устроиться туда хоть кем-нибудь – хоть помощником осветителя. Но пока дело не шло дальше разговоров в той самой пивнушке.

– Скоро сюда, на юбилей студии, должен приехать один мой старый приятель, – уверял старик, – большая шишка! Я вас познакомлю. Он почти такой же сумасшедший, как ты. Но ключик к нему уже сам будешь подбирать – он и послать может…

Макс мало верил в хмельное бормотание приятеля и поэтому прекрасно понимал, что здесь – лишь перевалочный пункт, прикидка собственных сил, закалка воли и достижение цели – научиться преодолевать трудности.

Но об этом никто не должен знать! Пусть думают, что он – гей, коридорный, обслуга. Ему интересно влезать в любые шкуры. Ведь прежде всего он – художник. Художник в том смысле, в каком был им Тарковский или Пазолини. На меньшее он не согласен.

Увидев, что за Верой закрылась дверь, Макс спустился в прихожую. Надел короткую потертую кожанку, прихватил с полки шлем, краги и вышел в гараж, где стоял его железный конь. На сегодня и завтра он взял выходные. И даже если бы хозяин гостиницы ему отказал, он бы, не задумываясь, уволился.

Ведь событие, на которое он спешил, было важным: на кинофестиваль привезли фильм, к которому он несколько лет назад написал сценарий. Он и представить себе не мог, что такое может произойти! Но неделю назад ему позвонил из Киева Жека и, захлебываясь слюной (Макс хорошо представлял, как в запале тот, по давней, еще школьной привычке, за которую его и прозвали «Слюнтяй», заплевал всю трубку), сообщил, что «якобы» его бывшие работодатели с продакшн-студии пробили на фестиваль фильм, который имеет такое же название, как и его, Макса, сценарий. Поэтому, вероятно, это был тот самый фильм. Жека был журналистом и побожился, что судя по отечественным рецензиям – так оно и есть.