Ирэн Роздобудько - Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…

Он наклонился, рассматривая это произведение кулинарного искусства, будто ему предложили засвидетельствовать подлинность художественной миниатюры древнего мастера.

Вере даже показалось, что в его глазу торчит линза увеличительного стекла, а еще она обратила внимание на его немного поседевшую макушку – самое незащищенное место…

И неожиданно почувствовала легкий укол нежности к этой давно знакомой макушке, на которой она впервые заметила седину. Нежности, которая вспыхнула и пробилась сквозь наслоения двадцати лет совместной жизни. Нежности, которая возникла в первый раз.

И уже, похоже, в последний.

Она почувствовала ее еще и потому, что знала о приближении финала. И, наверное, это была последняя вспышка перед тем, как все должно было угаснуть и превратиться в воспоминания. А Вера хотела иметь их, этих воспоминаний, как можно меньше!

Но, как на грех, эта беззащитная макушка засияла перед ней, чтобы намеренно запечатлеться в памяти и всплывать из ее сокровенного уголка в самый неподходящий для этого момент.

И Вера неожиданно для себя сделала то, чего не делала никогда: наклонилась и поцеловала эту макушку, которая вблизи показалась ей совсем мальчишеской – со смешными вихорками волос вокруг островка уже обозначившейся лысины.

Роман Иванович вздрогнул, будто на него упала горячая капля.

Удивленно посмотрел на жену и пробормотал: «Ну-ну…»

В этом «ну-ну», произнесенном снисходительно, чувствовалась неловкость, будто что-то нарушило церемонию семейного ужина. Будто они занялись любовью прямо на белой скатерти среди салата и бифштексов.

Вера тоже смутилась, поспешила шутливо и непринужденно потрепать мужа по плечу и принялась собирать посуду.

Через час Рихард будет ждать ее у сквера в своей машине – сегодня у них назначена встреча с его матерью.

Вера села перед зеркалом, подкрасила губы и ресницы, разложила на диване несколько платьев – в каком пойти?

Роман лег с газетой на кровать, прикрыв глаза.

– Буду поздно, – непринужденно сказала Вера, закрывая двери. – У нас неформальная встреча у фрау Мерхем – нужно решить, кем мы заменим герра Мариенгаузера.

Роман медленно кивнул.

На его лице блуждала отстраненная улыбка.

…Соня проснулась с тревожной мыслью о том, что Саня любит ее меньше, чем она его.

Соня открыла глаза и принялась считать количество ласковых слов, которые они говорили друг другу в последнее время. И пришла к ужасному выводу: она говорила их втрое больше!

Соня начала анализировать ситуацию. С одной стороны, размышляла она, у мужа просто не хватает времени на нежности. Он тяжело работает, устает, а у нее куча свободного времени. И это время она тратит на пустяки. Такие, как сейчас: утром считать слова и сочинять проблемы!

Но разве она виновата, что стала для Сани таким вот ничтожным дополнением? Они договорились сразу: все силы бросить на карьеру мужа, а с ней, Соней, они разберутся позже, когда будут уверенно стоять на ногах. Договоренность возникла еще тогда, когда иностранная компания, в которой Саня работал программистом, послала его на три года в Прагу. Там они и решили: все внимание – Сане. Конечная остановка – Америка, куда Саню тянуло, как магнитом.

Теперь они добросовестно выполняют эту программу.

Но именно сегодняшним утром Соня ясно почувствовала, что в этой программе произошел сбой.

Дело заключалось даже не в количестве нежных слов…

Соня посмотрела на спящего рядом мужа. Скоро он как ошпаренный вскочит с постели, забегает по комнате, на ходу жуя бутерброд, побреется и поедет в город на работу, а она останется одна.

«Привет-пока!»…

А что станет делать она, Соня? Напишет коротенькие сообщения подругам на сайте одноклассников – «уже становится тепло», «купила семена – буду сажать флоксы», «у нас все хорошо» и т. п. Потом наведет порядок в комнате и спустится в сад: пора убрать мусор с клумб и грядок, сходит в цветочный магазин за рассадой, сварит обед, который сама же и съест, ведь Саня приезжает с работы сытый, а после семи вообще ничего не ест.

Потом он сядет за компьютер, а она уставится в телевизор и подумает, что день прошел хорошо.

Так было в Чехии.

Так и в Германии.

С той лишь разницей, что Чехия вдохновляла, а Германия – удручает.

Соня могла бродить по старой части Праги целый день, а тут боялась лишний раз ступить за порог дома фрау Шульце. Прага была ее маленьким утраченным Львовом. Старая брусчатка и запах кофе, узкие арки, через которые она попадала в дворики с развешанным бельем, вазонами с красными цветами на окнах и балконах, с перекличкой соседей, фантасмагория каменных лиц в углублениях эркеров чуть ли не на каждом доме – звери, птицы, рыбы, святые…