Ирэн Роздобудько - Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…

…Сегодня репетицию отменили – у альта, герра Мариенгаузера, умерла жена. Она давно и тяжело болела, и вот теперь – похороны. Это дало возможность встретиться с Рихардом в обеденный перерыв и вернуться домой раньше, чем обычно.

По дороге домой Вера заходила в магазины и скупала необходимые для ужина продукты. Купила бифштексы, зелень, какие-то хозяйственные мелочи – зубную пасту, тряпочки для мытья посуды, плетеную корзину для хлеба, которую давно облюбовала.

Но покупала все это машинально, не так, как делала бы это прежде. Теперь каждая покупка «в дом» означала для нее начало конца этого дома. Каждая купленная вещь вызывала у нее слезы, которые буквально душили ее, как только она прикасалась к таким привычным и будничным мелочам.

Каждая из них была, как прощание.

Даже розовые бифштексы.

Даже морковь.

А вид мужских носков в галантерейном отделе вызвал у нее в душе целую бурю противоречивых чувств. Кто теперь будет покупать Роману носки, галстуки, носовые платки? От избытка чувств набрала несколько пар – пусть будут ему на первое время…

И хотя Вера уговаривала себя, что ничего еще не решила и, конечно же, не решит, но всем своим существом чувствовала, как рушится ее устоявшаяся жизнь – мучительно и неотвратимо. Поэтому и пыталась уделить последним ее дням как можно больше внимания, как будто закрепить в памяти этот многолетний уклад, которого уже никогда не будет. Ведь она жила теперь другим. Поэтому так старательно и педантично продолжала гладить скатерти, до блеска вымывать пол и по сто раз на день вытирать пыль – и все это с такой страстью, с которой обреченный на казнь преступник выкуривает свою последнюю сигарету. Будто эта привычная домашняя работа могла уберечь и отвратить ее от возможности побега.

И чем больше было этих внешних попыток сделать вид, что ничего не происходит, тем четче и яснее за всеми привычными хлопотами просматривалась иная реальность – такая же неотвратимая, как разрушение нынешнего уклада.

Вот она жарит бифштексы, усердно готовит густой кляр с греческими специями, аккуратно и ровно нарезает предварительно замаринованные баклажаны и каждой клеточкой на кончиках пальцев (которые, собственно, в этот момент погружены в кляр!) чувствует, как ее рука касается впадинки между Его лопатками, как пальцы погружаются в Его волосы, и в этот миг (отбивные шипят на сковороде!) ее пронизывает невероятный поток наслаждения, и вся она наполняется ощущением родства даже с Его волосами, будто перетекает в соединенный с ее кровеносной системой сосуд.

Она рвет листья салата, выкладывает их на большие тарелки, кольцами нарезает помидоры, выжимает на них чеснок. А на самом деле – слышит Его запах, точнее, то, как он пахнет, если уткнуться во впадинку между плечом и шеей.

Он пахнет чем-то родным, знакомым – тем, что не раздражает.

Наверное, она сошла с ума, если это уже замечают другие. Ведь недавно, встретив ее на лестнице, фрау Шульце улыбнулась ей какой-то странной улыбкой:

– Фрау Вера, у вас такое лицо, будто вы проглотили светлячка! Такой вы мне больше нравитесь. Я радуюсь, когда вижу вокруг счастливых людей… Это нынче редкость.

Ужин на столе.

Вера смотрит на часы.

Внизу скрипит дверь.

Слышатся голоса. Тихий – фрау Шульце и громкий бас Романа Ивановича, который выполняет свою арию скороговоркой, без всякой паузы для ответа:

– Добрый вечер, фрау Шульце! Сегодня наконец действительно первый хороший день весны. Я вас поздравляю. Мои студенты словно с ума посходили – целых три беременных на курсе! Представляете?! Моя жена уже дома? Как ваша нога? Заходите к нам на чай.

Шаги вверх.

Дверь открывается.

Она идет навстречу.

Чмок-чмок…

– Нормально доехал? Как студенты?

– Прекрасно. На курсе целых четыре беременных! Сегодня наконец настоящий весенний день.

Мой руки. Ужин на столе.

– Как Марина, приедет сегодня?

– Звонила, предупредила, что остается у Регины еще на неделю – у ребенка куча дел.

– Что-то мне не нравится эта ее новая подруга.

– Ну что поделаешь… По крайней мере, она устроила девочку в банк.

– Как в оркестре? Похоронили фрау Мариенгаузер?

– Да.

– Как держался Вильгельм?

– Достойно. Но сообщил, что скоро отправляется к детям в Австралию. Что ему теперь здесь делать?..

– М-да-с… Беда.

Роман сидел за столом, разглаживая рукой скатерть в ожидании, когда жена положит на его тарелку еду. Она положила бифштекс.