Рут Озеки - Моя рыба будет жить

Особенно меня зачаровывали хостесс и их гигиенические процедуры. Я иногда шла за ними в сауну и наблюдала, как они удаляют омертвевшую кожу с тел особыми кисточками и бреют лица крошечными бритовками пастельных цветов. Что они там брили? Нельзя сказать, чтобы у них бороды росли. Когда они только заходили, сразу видно было, они только что проснулись — они постоянно зевали и говорили «доброе утро», даже если дело шло уже к вечеру, но вообще много они не разговаривали, и глаза у них были опухшие и налитые кровью от похмелья. Но всего через час, после бани, они были разогретые, розовые и душистые, и когда, обсушившись, сидели в раздевалке в кружевном белье и накладывали макияж, они уже смеялись и болтали вовсю о своих вчерашних клиентах. Когда они начали меня узнавать, то даже стали поддразнивать насчет груди, которая тогда начала у меня расти, и ты, наверно, подумаешь, мне было стыдно — но стыдно мне не было. Я втайне даже была польщена, что меня заметили. Я ими восхищалась. Я думала, они храбрые и ведут себя как свободные женщины, и делают именно то, что хотят, и, наверно, поэтому мама решила, что это для меня не слишком здоровая среда. Теперь она заставляла меня ждать до после ужина, а это самое дурацкое время — сплошь занудные мамаши и их доставучие дети, а еще тетеньки средних лет с крашеными волосами, которым больше всех надо, и они любят разглядывать тебя и комментировать то, что никак их не касается. И уж конечно, одна из них заметила мои синяки, хотя я старалась держаться в дальнем углу и прикрываться по мере возможности, и очень громко сказала:

— Опа! Что это с тобой случилась, девочка? У тебя что, сыпь?

Сначала мама не обратила на это никакого внимания, но эта стерва прямо взяла и позвала ее:

— Окусан, окусан [44] Окусан — жена. Иероглиф означает «то, что внутри» (дома). С суффиксом «- сан » образует формальное обращение к замужней женщине. ! Что это у вашей дочери с кожей? Она вся в буцубуцу [45] Буцубуцу — прыщи, сыпь. . Надеюсь, это не заразно!

Мама подошла и встала рядом. Я сидела, скорчившись над тазиком, а она взяла меня за запястье и повернула руку, рассматривая внутреннюю сторону, где синяки были гуще всего. Ее пальцы впились мне прямо в кость, и это было побольнее, чем щипки одноклассников.

— Может, ей в воду-то лезть не надо, — продолжала вещать старая грымза. — Вдруг эта сыпь заразная…

Мама отпустила мою руку.

— Тондемонай [46] Тондемонай — это ничего. , — сказала она. — Это просто синяки после физкультуры в школе. Играли немного жестко. Верно я говорю, Наоко?

Я только кивнула и сосредоточилась на мытье, на том, чтобы меня не вырвало и чтобы не закричать и не убежать. Мама вернулась в ванну и не сказала мне больше ни слова, пока мы не закончили мыться, но потом, когда мы вернулись в квартиру, она завела меня в спальню и заставила раздеться опять. Папа еще не вернулся из бань. Сэнто были единственным местом за пределами квартиры, куда он еще выбирался, так что он обычно не торопился и иногда позволял себе выпить баночку холодного пива после бани, и квартира была в полном мамином распоряжении, когда она за меня взялась. Она подтянула настольную галогенную лампу поближе к тому месту, где я стояла, и провела тщательный досмотр, и в миллионный раз я подумала, что сейчас умру. Она нашла все синяки, все маленькие шрамы и царапины от ножниц, и даже лысое пятно на затылке, откуда мальчик, сидевший сзади меня, выдирал у меня волосы по одному. Я попыталась соврать, сказала, что это аллергия, потом — что волосы у меня выпадают от стресса, а потом — что это и вправдуот уроков физкультуры, потом предположила, что это может быть гемофилия, или лейкемия, или болезнь Виллебранда. Но мама ни на что не купилась, и в конце концов мне пришлось сознаться и рассказать о том, что происходило на самом деле. Я старалась показать, будто в этом нет ничего особенного — мне совершенно не хотелось, чтобы она побежала в школу жаловаться и гнать волну.

— Все в порядке, мам. Правда, ничего личного. Ты же знаешь, какими бывают дети. Я новенькая. Они это со всеми делают.

Она покачала головой.

— Может, ты недостаточно стараешься с ними подружиться, — предположила она.

— У меня полно друзей, мам, правда. Все хорошо.

Ей хотелось мне верить. Я знаю, когда мы только переехали в Токио, она очень переживала, как я там буду в новой школе, но потом она отвлеклась на медуз, а потом — на Инцидент со скоростным экспрессом до Чуо, и какое-то время казалось, что из нашего семейства я приспособилась лучше всех. А еще потом, когда мама влилась в ряды офисного планктона и стала работать на настоящей работе, у нее не было особо много времени беспокоиться из-за школы, не говоря уж о том, чтобы приглядывать, что я там делаю после уроков. Она не хотела, чтобы я зависала с хостесс в банях, но оставлять меня одну с папой в квартире она тоже не хотела, из-за его депрессии и суицидальных тенденций. Думаю, она боялась, что он слетит с катушек, как эти американские папаши, которые расстреливают жен и детей из дробовика прямо в кроватях, а потом идут в подвал и вышибают себе мозги, за тем исключением, что в Японии из-за строгих законов насчет оружия они обычно выбирают вариант с трубами, изолентой, угольными брикетами и семейной машиной. Я знаю, потому что к тому времени у меня уже вошло в привычку вычитывать в газетах статьи про самоубийства и насильственную смерть и страдания. Я хотела знать как можно больше, чтобы быть готовой, когда папа умрет, но тут я вроде как подсела на эти истории, особенно уже потом, когда стала читать их вслух Дзико, чтобы она могла проделать эту свою штуку с благословением и дзюдзу.