Рут Озеки - Моя рыба будет жить

— Это было неправильно, — сказал он, навалившись плечами на цепи качелей. — Эти мальчики должны были людей убивать. Убивать людей не должно быть увлекательно или забавно.

Я тоже прекратила раскачиваться и просто повисла рядом с ним. Сердце у меня стучало, толкая кровь к щекам. Я чувствовала себя такой маленькой и глупой, но в то же время что-то внутри меня треснуло и раскрылось, или, может, это мир треснул, чтобы показать мне что-то реально важное внутри. Я знала, что вижу только маленький кусочек, но этот кусочек был больше, чем что-либо, виденное или осознанное мною раньше.

Он встал с качелей и пошел. Я пошла за ним. Он рассказал, как впал в глубокую депрессию и перестал спать по ночам. Пытался найти кого-то, с кем можно было бы поговорить о своих чувствах. Пошел даже к одному калифорнийскому психологу. На работе он тоже постоянно поднимал эту тему, пытался убедить коллег-разработчиков позволить ему встроить в интерфейс какой-нибудь инструмент возвращения в реальность, чтобы несчастные пилоты могли очнуться и понять то безумие, которое они творят. Но военному подрядчику идея совершенно не понравилась, а его компании и товарищам по команде надоело слушать про его чувства, и они его уволили.

Он уселся на бетонную панду и спрятал лицо в ладонях.

— Мне было так стыдно, — сказал он.

Я просто не могла в это поверить. Я глядела на него во все глаза, как он сидел на этой панде, и думала, что сердце мое вот-вот разорвется от гордости. Мой папа был реальный супергерой, и это мне должно было быть стыдно, потому что все это время, пока он страдал из-за своих убеждений, я злилась на него за то, что его уволили, и за то, что он потерял все наши деньги, за свою разбитую жизнь. Вполне типично, показывает, сколько я знала тогда.

Он все продолжал говорить:

— …поэтому я и плакал сегодня, когда прочел дневник дяди Харуки. Я так его понимал, его чувства, знаешь? Харуки Номер Один принял решение. Он направил самолет в волну. Он знал, что это глупый, бессмысленный жест, но что еще он мог поделать? Я принял похожее решение, тоже бессмысленное и глупое, вот только в самолете была вся моя семья. Я был так виноват перед тобой, и перед мамой, и перед всеми, из-за своих поступков.

Когда случилось 9/11, стало ясно: войны не избежать. Они готовились все это время. Новое поколение американских пилотов будет использовать мои интерфейсы, чтобы охотиться и убивать людей в Афганистане, и в Ираке тоже. И это будет моя вина. Мне было так жаль арабов и их семьи, но я знал, что американские пилоты тоже будут из-за этого страдать. Может, не сразу. Эти мальчики будут оторваны от реальности, когда они будут выполнять задания, и им будет весело, и так интересно, потому что наш интерфейс нацелен именно на это. Но потом пройдут месяцы, может, годы, и та реальность, которую они сотворили, вылезет на поверхность, и тогда боль и гнев сломают их, и они сорвутся, отыграются на себе или на своих родных. И это тоже будет моя вина.

Не в силах больше сидеть, он вскочил с панды и поплелся к цепочке, которая служила ограждением. Я пошла следом. Маленькие воротца вели к бетонной набережной, полого спускавшейся к реке. Мы сели на откосе и стали смотреть, как мимо движутся быстрые темные воды. Я знала, он думал утопиться в этих водах. Я знала, он думает о том, как приходил сюда раз за разом, чтобы умереть. Он потянулся и взял мою руку.

— Я тебя подвел, — сказал он. — Позволил чувству вины сломать себя. Меня не было рядом, когда я был тебе очень нужен.

Я затаила дыхание. Он собрался говорить об Инциденте с Трусиками. Собрался признаться, что делал на них ставки. Я попыталась убрать руку. Мне ужасно не хотелось об этом говорить, но как было этого избежать? Все ж таки я задала ему крайне неловкий вопрос, и он дал на него правдивый и честный ответ. Я была у него в долгу. Так что, когда он спросил у меня, как мои трусы попали на тот хентайный бурусера-сайт и что происходит на видео, я сделала глубокий вдох и все ему рассказала. Я знаю, они с мамой говорили о моем идзимэ, но я не думаю, что он когда-либо понимал, насколько все было плохо. Видно было, что это его расстроило, но и нереально разозлило тоже.

— Спасибо, что рассказала мне, — сказал он, когда я закончила. Голос у него был жестким, но я знала, что он не был на меня сердит. Звучало это, скорее, будто он принял какое-то решение. Он встал и поднял меня на ноги, а потом мы пошли домой в молчании, остановившись только раз, чтобы он мог купить мне «Палпи» в торговом автомате. Вид у него был реально сосредоточенный. Не знаю, что он там задумал, но с того самого вечера он опять принялся работать на компьютере как одержимый, который только что обрел raison d’être.