Рут Озеки - Моя рыба будет жить

— Что ты делаешь? — спросил Оливер.

— Ничего, — пробормотала она, еще раз лихорадочно проглядывая страницы, на случай, если слово-другое, отбившееся от других, осталось в книге, зацепившись за строку или застряв в переплете.

— Что значит — ничего? — спросил он. — Продолжай читать. Я хочу знать, что там дальше.

— Дальше там ничего. Это и значит. Все слова исчезли.

Он мягко выдохнул.

— Что значит — исчезли?

— Это значит, что слова там были, а теперь их нет. Испарились.

— Ты уверена?

Она подняла книгу и показала ему.

— Конечно, я уверена. Я проверяла. Несколько раз. Раньше записи продолжались до самой последней страницы.

— Слова не могут так просто взять и исчезнуть.

— Ну, эти исчезли. Это необъяснимо. Может, она передумала, или еще что.

— Ты немного преувеличиваешь, как тебе кажется? Не может же она пробраться в книгу и забрать их назад?

— Но я думаю, именно так она и поступила, — сказала Рут. Она выключила фонарик. — Будто ее жизнь просто стала короче. Время утекало у нее между пальцами, страница за страницей…

Он не ответил. Может, он размышлял. Может, уснул. Она еще долго лежала, вслушиваясь в шторм. Теперь дождь шел горизонтально, стуча в окно, будто некое существо, пытающееся проникнуть в дом. Керосиновая лампа на столике у кровати все еще горела, хотя фитиль явно пора было подрезать — он ужасно плевался и сыпал искрами. Надо было потянуться и задуть лампу, но она не любила запах керосина и дыма и потому тянула время. Керосиновые лампы и светодиоды. Новые и старые технологии, схлопывающие время в одно парадоксальное настоящее. Запах китового жира — был ли он хоть немного приятнее? В неровном свете фигура лежащего рядом Оливера была едва различима: тусклый, неверный силуэт то гас, то снова выныривал из темноты. Когда он, наконец, заговорил, голос его прозвучал так близко, что она вздрогнула.

— В таком случае, — сказал он, — под угрозой не только ее жизнь.

— Что ты имеешь в виду?

— Наше существование теперь тоже под вопросом, тебе не кажется?

— Наше? — сказала она. Это он так шутил?

— Ну да, — сказал он. — То есть, если она прекратит нам писать, может, мы тоже перестанем существовать.

Теперь его голос, казалось, звучал издалека. У нее с ушами что-то не в порядке, или это шторм? Тут ей в голову пришла другая мысль.

— Мы? — повторила она. — Она писала мне. Это я — ее «ты». Это меня она ждала. С каких это пор «я» стала «нами»?

— Мне она тоже небезразлична, знаешь ли, — сказал он. Голос его опять звучал близко, у самого уха. — Я слушал, как ты читаешь ее дневник, так что, думаю, я теперь могу считаться частью тебя. И потом, откуда ты знаешь, что она не обращалась ко мне с самого начала?

Сквозь рев ветра трудно было разобрать, но ей почудилось, будто она уловила в его голосе некую нотку, легкий оттенок скрытой усмешки. Она включила налобник и направила луч ему прямо в лицо.

— Ты думаешь, это забавно ?

Он поднял руку, защищаясь от слепящего света.

— Совсем нет, — сказал он, моргая. — Пожалуйста…

Вняв его просьбе, она отвернулась.

— Я серьезно… — сказал он, исчезая во мраке. — Может, мы больше не существуем. Может, с Песто именно это и случилось. Он просто свалился с нашей страницы.

Снаружи, среди ветвей высокого кедра, что рос у поленницы, джунглевая ворона нахохлилась под тяжелыми каплями дождя. Ветер хлестнул меж ветвей, взъерошив блестящие черные перья. Ке-ке-ке , — сказала ворона осуждающе, но ветер не расслышал ее сквозь неумолчный гул, и ничего не ответил. Ветка качнулась, и ворона крепче сжала когти, приготовившись сорваться вперед и взлететь.

— Да ты еще более сумасшедший, чем я, — сказала она.

— Совсем нет, — ответил он. — Напротив. Нам нужно просто подойти к этой проблеме логически. Шаг за шагом.

Было в этой тираде что-то чересчур рассудочное, вкрадчивое, что заставило ее насторожиться.

— Ты меня заманиваешь, — сказала она. — Прекрати это.

— Если ты так уверена, что слова там были, — продолжал он. — Значит, ты должна отправиться на поиски.

— Это просто смешно…

— Слова там были, — сказал он. — А потом потерялись. А теперь подумай, куда деваются потерянные слова?

— Мне-то откуда знать?

— Потому что это твоя работа? — До того он обращался в основном к потолку, но теперь повернулся и посмотрел прямо на нее. — Ты же писатель .

Это, была, наверное, самая жестокая вещь, какую он только мог сказать.